«Я столкнулся с ней в середине холодной зимы,
(так когда-то Титанику встретился айсберг).
Не зарекайтесь от болезни, тюрьмы и сумы.
И от любви, пожалуйста,
не зарекайтесь.

В ее черных глазах плескалось ведьмино пламя,
у губ ее был соленый, кровавый вкус.
Но вела себя женственно, словно индийская рани,
(в этом был ее самый заметный плюс).

Среди прочих банальных нежностей и люблю,
у моей Джульетты было немало странностей.
Мы встречались сто дней (если верить календарю),
но в мой дом она переехала почти сразу же.

Все ее статуэтки, конфетки, оборки, духи,
заселили мою холостяцкую, голую площадь.
С ней пришел черный кот (а я ненавижу их)
отвратительный чай и занавески в цветочек.

По ночам она всегда просыпалась в три,
объясняя сей странный обычай бессонницей,
без наушников слушая чертову ''Devil's Trill''
и я ждал, пока мерзкая музыка кончится.

Я устал от нее очень скоро, (месяца через три)
задохнувшись от мармеладно-медового смрада.
Разъяренная, злая, как черт, кричала она: ''Умри!
Проклинаю тебя! Пусть твоя жизнь станет Адом!''

Уходя, она подарила мне золотые часы,
на цепочке,
как будто бы в знак примирения.
И оставила адрес.
''Если захочешь ты,
приходи в этот дом,
я встречу тебя без сомнения''.

Я не помню, сколько женщин было после нее,
как не помню их лица, фамилии и приметы.
Ветер шапки срывал, трещал под ногами лед,
я шагал через город, лицо закрывая от ветра.

Помню, был одинок, простужен был тяжело,
и я вспомнил о ней,
так скоро мне надоевшей.
(Может быть, любовь, как дорогое вино -
чем старее она, тем благородней и терпче?)

Прибыл затемно, стоял особняк под луной,
лес вокруг, высокие сосны и ели.
Посмотрел на часы,
(было двенадцать ноль ноль),
постучал пару раз,
и открыл деревянные двери.

Дом был пуст. Покинут уже давно.
Паутина в углах, картины, поросшие пылью.
И повсюду портреты.
Портреты ее одной.

Сумасшествие.
Словно дешевый триллер.

Я хотел возвратиться,
но дверь была заперта.
Как и окна,
не вскрыть и не выбить стекла.

''Значит ведьма,
проклятая ведьма она.
И я бросил ее, обидел,
подругу черта''.

И во тьме, на потрескавшихся зеркалах,
запылали кровавые буквы, алым на черном:
''Когда время на подаренных мною часах
остановится,
любимый,
ты будешь мертвым''.

Я пишу эти строки и руки мои дрожат,
и мои оголенные нервы словно взбесились.
Потому что
в три ровно,
пару секунд назад,
эти проклятые часы
остановились.»