Плескаясь в потоке внутренних противоречий, я понял, что мне бы не помешал друг, с которым можно было бы советоваться в некоторых спорных ситуациях. Друг этот должен быть таким же хорошим, как я, и таким же, как я, мудаком.

Если он будет чересчур преисполнен добродетели – то я не смогу выказать ему свои самые темные стороны, мне будет стыдно обнажать свою гнилую изнанку перед таким прекрасным и чистым душой человеком, придется на постоянной основе изображать из себя какого-то другого, славного и доброго чувака, неизбежно начнутся фрустрации, зародится в душе сначала потаенная, потом и явная агрессия, никакого доверия на такой почве не вырастет, и вся дружба рухнет, так и не пустив корешочков.

Если он, мой условный друг, будет циничной и беспринципной сволочью, то мне так же стыдно будет раскрывать перед ним свои сомнения, свою неуверенность в необходимости и допустимости грешить тем или другим образом. Да и он иной раз будет говорить такие чудовищные вещи, что рано или поздно я отпряну в ужасе, убегу прочь и никогда больше не позвоню, а он, в соответствии со своей сволочной натурой, будет умело распускать про меня всяческие насквозь лживые, но очень правдоподобные слухи, которые серьезно пошатнут на некоторое время мою блестящую репутацию.

Более того, если бы даже у меня и был такой друг вроде последнего, то, пытаясь разрешить очередные мои сомнения, он говорил бы мне – «делай, как хотел делать, все так делают и делать это нормально» – а я, зная его натуру, смотрел бы на него и думал: «известно мне, почему ты так говоришь - потому что ты сам тот еще злыдень, и хочешь, чтобы я потерял совесть, сбился с пути и стал таким же злыднем как ты»; тут же поступал бы наоборот, и потом бы сомневался, вдруг плохой друг специально дал мне сначала хороший совет, чтобы я поступил ему наперекор, и тем самым совершил что-нибудь скверное.

Не лучше было бы и с другом хорошим – смотрел бы я на его уста, вещающие мне о всех прелестях на пути добродетели, а сам бы уже мысленно от него отступал: пусть сам шаркает рваными тапками по пустынной и скучной тропке, лишенных минимальных радостей жизни.

И даже будь у меня два друга, один получше, а другой похуже - это помогло бы мало, потому что наслушавшись обоих и устав от их собственной, им одним подходящей правды, я снова бы вернулся к своим сомнениям.

Нет, мне нужен друг точно такой, как я, во всём - чтобы я мог с ним хорошенько посоветоваться, поспорить при возможности, и принять свое собственное независимое решение, ни на кого не ориентируясь и оставив дело за малым – воплотить принятое решение в действие.

Это было бы вдвойне выгодно еще и тем, что окажись все эти истории про рай и ад правдой, мы бы нагрешили за всю жизнь примерно поровну, и по завершении оказались бы наверняка где-то неподалеку – а вдвоем всегда не так скучно, даже если вы, к примеру, извиваясь под бичами сатаны, кипите в смоле, пока глаза ваши пожирают различные гады, как это обычно происходит с изведавшими большинство пороков, но еще не предавшими своих близких людьми где-то на восьмом круге преисподней.