o.p.
Допиваю сейчас третью кружку воды из-под крана, наблюдаю как мелко трясутся пальцы на руках и церебральным усилием стараюсь поменьше ощущать собственное тело.
Оно в этом плане намного лучше моей памяти, которая и в хорошие времена работает как у рыбы-палтуса и не хранит информацию дольше трех минут - а в моменты особого куража она и вовсе запирает сундучок для воспоминаний на амбарный замок, глотает ключ и засыпает. Зато тело не только хранит гораздо больше подробностей жизни, но и настойчиво о них напоминает.
Вот, например, ощущается слабый сигнал из копчика - это мы неделю назад пошли кататься на санках. По дороге получили в подарок от охранников супермаркета забытую кем-то ледянку, по-доброму доебались до велосипедиста, обнаружили в конце пути, что одна горка закрыта на ночь, а другой нету уже два года, и рассчитывать можно только на особенности местного ландшафта.
На набережной природа здорово постралась, соединив заснеженную землю со льдом реки пологим спуском, который, впрочем, заканчивался небольшой колдобиной. Двадцать метров чистого счастья, три ледянки и бутылка водки на семерых – у нас было всё, что нужно. Пока мы катались, рядом носилась добродушная псина, а за ней и за нами издалека наблюдали хозяева, пара лет сорока – кажется, они давно не занимались ничем подобным.
Пьяным совсем не чувствуешь боли, но наутро начнут поступать сигналы из копчика, и, кроме того, обнаружат себя ботинки, шелушащиеся изнутри от сырости, несколько разнокалиберных пробок и крышечек во всех карманах и фотографии того, что мы в итоге не только решили найти способ пробраться к закрытой горке, но и успешно его нашли благодаря невысоким заборам, сонной охране и лихому настроению.
Закрытая горка закрыта потому, что это очень крутая штука и на ней нельзя позволять кататься всем, кому вздумается – лучше пусть люди будут ходить по мосту прямо над ней, смотреть на её склоны зеркальной ровности, щурить глаза от ярчайших неоновых ламп цвета хорошей жизни и грезить о том, что как это, наверное, здорово - задыхаясь бежать на самый верх, несколько мгновений готовиться к тому, что сейчас ты снова полетишь вниз как самая реактивная в мире ракета, и, наконец, лететь, рассекая морозный воздух радостными криками, как это делали мы, пока люди с моста не предупредили нас о том, что приближается сонный охранник.
Мы убежали, снова перелезли через забор, потеряли водку, сели в сугроб отдышаться, нашли водку, выпили и тихо пошли домой. В этот момент я честно попросил у памяти, чтобы она сохранила то, что я сейчас вижу, и она сохранила: ночь, пустой мост, редкие автомобили, свет придорожных фонарей. Я смотрю на один из них. Нас разделяет целый космос, миллион ленивых снежинок, больших и маленьких, подобных звездам, а между ними – пространство, насыщенное эхом праздника: далеким гулом фейерверков, возбуженными голосами нашей компании, тихим шелестом снега, теплым зимним воздухом и еще чем-то неуловимым. Я снова чувствую себя как в детстве – организм переполнен энергией, а на душе спокойно и радостно.
Следующие семь дней пройдут совершенно по-другому – мне чуть не отгрызет яйца сумасшедшая овчарка, в гостях я буду блевать в ванну вместе с хозяином, чуть не усну в сугробе обидевшись на весь мир и его обитателей, запутаюсь в занавесках и упаду на пол в ресторане, с открытой бутылкой водки пойду в церковь на рождество, получу ботинком в лицо от женщины, сделаю много глупых и ненужных звонков и вообще причиню много неудобств знакомым людям.
О многом из этого напоминает тело – рваной раной на внутренней стороне бедра, опухшим пальцем ноги, царапиной под глазом и множеством синяков и ссадин по всему телу. Я уже не первый день пью холодную воду из под крана, наблюдаю как мелко трясутся пальцы на руках и немного боюсь - потому что только так чувствую себя более или менее живым.