Отель

Темнота того вечера была особенно густой.

Мрак овладел всеми стенами в квартире, накрыл темной вуалью мебель, и единственное, что мне удавалось разглядеть - это был контур ее тела. В конце июля Луна светит необыкновенно ярко, и она становится необыкновенно похожа на Анну - на мою Анну. Та же бледность, та же недосягаемость….

Анна вышла из ванной в белом махровом полотенце. Капли воды застыли на ее плечам, как роса - холодные и кристально чистые. Она легла рядом, распустила волосы, не произнесла ни слова.

Молчание длилось минуту, я не смел нарушить его. Тяжело выдохнув, и повернувшись лицом ко мне, она вдруг произнесла:

— Мне иногда кажется, что белого в моей жизни слишком много. Белые пуанты, пачки, костюмы, розы, и даже это полотенце. Почему в отелях всегда белые полотенца?

— Я полагаю, чтобы удовлетворить вкус каждого постояльца. Белый цвет - он нейтральный…

— Значит я - нейтральная - Анна прервала мой ход мысли и явно задумалась. - А ведь ты прав. Белый - это лишь фундамент, основа, полотно, можно взять краски и превратить его в радугу. Лекс, я, наверное, тоже хочу быть радугой. Мне так все надоело….

— Ты и есть радуга. Моя. - я постарался обнять ее как можно нежнее.

— Радуга… - выдохнув это слово, Анна уснула. Я привык, что она могла не закончить фразу и унестись в царство Морфея. Это все усталость.

Еще некоторое время я рассматривал ее плечи, шею, накручивал волосы на палец, стараясь не потревожить ее сон и вновь ощутить мягкость каштанового шелка. Не верил, что рядом со мной такое чудо.Моя Анна - еще такая юная, ей нужен покой, крепкий и долгий сон.

Решив предоставить ей кровать, я накинул халат и прошел в гостиную, налил себе коньяка - на секунду представив себя одним из героев произведений Ремарка, - и застыл, увидев свое собственное отражение в стекле.

Тоска захлестнула, захлестнула с новой, невероятной силой, хотелось, подобно животному, рвать и метать, взорвать к чертям мир, остановить время, но я ничего этого не мог. Все не имело смысла. Но у меня была Анна - моя Анна. Бледная и хрупкая, порхающая, словно колибри, со слезами радости на щеках, после очередного концерта, с синяками под глазами, после очередной изнурительной ночной тренировки.

Мое маленькое совершенство.

Вспоминая, осознавая в очередной раз, как сильно я ее люблю - ко мне пришло понимание, что единственная смерть, на которую я был бы согласен - умереть, глядя как она танцует. Моя маленькая балерина.

Анна.

Допив коньяк, я снова вернулся в спальню, тихо забрался в кровать и прижался к теплому телу Анны. Обнял, прижав в себе так сильно, как мог, стараясь молча выразить все то, что не имеет словесной оболочки.

Ее тренировки приучили меня к тому, что сил у балерины остается мало.

Но для нас секс был не актом удовольствия, а актом взаимопонимания, взаимной близости, на какую только были способны люди, не видевшие друг друга несколько недель. Я услышал сонное "да".

Она лишь сильнее прижалась ко мне, дав понять, что действительно этого хочет. И прошептала:

— Только не…

— Конечно…

Я успокоил ее поцелуем. Не было человека хуже меня в этом мире в ту ночь. Я усыпил и без того сонную Анну лаской и поцелуями, а после вошел в нее. Она глубоко вдохнула, прижалась губами к моей руке, я продолжал двигаться в такт ее неторопливому дыханию, упиваясь запахом ее волос, стараясь не разбудить, а между тем воплотить в жизнь лучший из ее снов.

Я самое настоящее чудовище.

Анна

Я до сих пор не могу осознать все то, что случилось. Я не знаю, что делать с этой пустотой внутри меня. Люди на улице чем-то озабочены - они куда-то спешат, на работу, с работы, к любимым. Кто-то не может выбрать, что ему купить колу или пепси - меня хочется кричать, рычать от злости при виде их нерешительности, их безмятежности - ведь еще недавно и я была так же спокойна, заказывая лимонный сок и салат без заправки. Я не знала, как это - просыпаться в пустой кровати. Не просто в пустой, а в холодной, без его запаха: смеси парфюма и лосьона после бритья. Я сознательно жила в сказке, где моим принцем был Лекс, а мир вокруг - хрустальной выдумкой. Выдумкой, которая раскололась на сотни миллионов кусков. Мой психотерапевт, говорит, что наличие таких слов как "раскалываться", "пустота" - точнее, их частое повторение, излечит меня. Попробуйте повторить слово чемодан сто раз, уже на тридцатый оно потеряет свой смысл. Так же и эти слова - лишь констатация всего происходящего со мной. Я даю имя своему состоянию, своей жизни в руинах, используя всем доступные фразы - но никто, никто и никогда не сможет расшифровать какого это не самом деле. Быть одной.

Микка говорит, что мой психотерапевт - шарлатан. Пусть и так, но не моей инициативой было обратиться к нему за помощью. Это Европа, в Европе так принято. Настояла семья. И Лекс бы настоял. Он был сильным. И я буду сильной. Чтобы сохранить в себе хотя бы часть его. Не в памяти - там он будет вечно, а именно в себе.

Снова снился этот кошмарный сон. Я на сцене, скоро конец выступления, невыносимое волнение позади, звучат последние минуты арии. Он в первом ряду:он всегда выкупал два места в первом ряду, для себя и для огромного букета роз. Как мне завидовали остальные балерины! Облокотившись на ручку театрального кресла, он глядит на меня, улыбается, я читаю в глазах - он мною гордится. Поворот. Еще поворот. Каких-то несколько секунд, финальные аккорды. Он наклоняется вперед. Он падает. Мужчина в соседнем как-то помочь. Он что-то ему говорит. Я единственная из всех выступающих на сцене вижу этот кошмар. Музыка звучит еще громче. Я словно загипнотизированная продолжаю танец, взгляд прикован к Лексу. Мужчина что-то кричит, обращаясь к зрителям. Один, из восьмого ряда, судя по решительности действий - доктор, встает, расталкивая всех на своем пути, подбегает к Лексу. Лекс не двигается. Не шелохнулся. Мужчина прикладывает пальцы к шее, ищет пульс. Затем к кистям. Пульса нет. Лекса нет. Выступление окончено, но аплодисментов не слышно. Остальные артисты, наконец-то понимают, в чем дело. Я застыла на месте. В глазах темно, я падаю в обморок, последние мысли - вот бы отыскать в забвении Лекса. Кошмарный сон. Кошмар моей жизни.

Он умер. Умер так же неожиданно, как и появился в моей жизни. Любовь и смерть - то, что нельзя предсказать.

Врачи сказали инфаркт. Они так же сказали:"Странно, фрау Аннхен, мы настоятельно рекомендовали ему оповестить родственников о болезни, все-таки два инфаркта - это не шутка, он знал, что может случиться третий, мы…".

Дальше я уже не слушала - два инфаркта. Я проклинала себя, за одержимость балетом, надо же, хотела стать примой - мечта каждой, мечта, которая убила другую - быть счастливой с Лексом до конца нашей истории, жизни.

Один из инфарктов случился с ним в Англии, во время командировки. Я тогда была в Австрии.

Второй в Польше, при слиянии компаний. Тогда я отказалась ехать, потому что была слишком утомлена после гастролей, мы условились провести вместе каникулы, после его возвращения. Еще тогда он показался мне каким-то другим, но я списала это на легкую обиду в связи с отказом.

Ему нравилось, какое внимание оказывали мне мужчины. Он всегда лично подбирал мне вечерний туалет - платья в пол с открытой спиной, украшения, духи. О чем я только думала? Думала ли я вообще о чем-то кроме карьеры?

Лекс…

Я вспоминаю нашу последнюю ночь. Лебединую песню. В моей жизни слишком много белого - пожаловалась я тогда, будто прокляла…Сотни белых роз на похоронах.

Я помню, он теплый. Даже ночью, прижимаясь ко мне, после вечерней сигары на балконе, он был теплым. Ему все было ни по чем.

Со дня его смерти прошло три недели. Ничтожно мало и так невероятно много, долго. Каждый день наполнен отрешенностью, я забросила тренировки, мне опротивел балет, меня тошнит, я мало ем, я не знаю чем занять все то свободное время, что у меня появилось. Хотя бы день, потому что вечером ко мне приходит Микка и мы часами разговариваем с ней - как в студенческие годы - она пьет коньяк, который пил Лекс. Только ей и можно прикасаться к предметам его загробной жизни - познакомив нас много лет назад, Микки стала чем-то вроде общей сестры. Она гладит меня по голове, тихо и спокойно, в миллионный раз обещает мне, что все наладится, что так надо, что он желал мне счастья. В тысячный раз мы вместе описываем его внешность, как в детской игре добавляя детали. "А ресницы были темными и длинными, только на кончиках оставалось пару светлых миллиметров, он ненавидел солнце, смешно щурился, носил очки. Помнишь, я однажды на них села? Лекс тогда смеялся, и говорил, что никогда бы не поверил, что балерина может вести себя как слон в посудной лавке… - Да, а тогда, на твой День Рожденье, он впервые начисто побрился! Он ведь всегда ходил с щетиной, вспомни, Анна, как ты веселила меня, когда пыталась соврать, что тренировка затянулась, а между тем губы были красными и щеки в пятнах…"

Был. Был. Был. Ужасное слово. Будто вода течет по трубам - былбылбылбыл…

Мое плохое самочувствие не дает Микке покоя. Мне кажется, что это вполне объяснимо, но все же придется сходить к врачу. Она простила мне пропущенные сеансы у психотерапевта, но лишь в обмен на посещение врача и общего осмотра.

— Как ваше самочувствие, фрау Аннхен?

— Месяц назад я потеряла мужа.

— Соболезную, но все-таки. Головные боли, тошнота, усталость, что-нибудь еще? От чего он умер?

— Инфаркт. Да, боли и тошнота.

— Как жаль. Инфаркт…Это бич нашего времени. Курение, алкоголь, стрессы, возраст…Сколько ему было?

— 37

— А сколько Вам?

— 21

— Вы еще так молоды. Не стоит загонять себя в могилу, давайте начнем осмотр.

— Давайте.

— Фрау Аннхен, должен сказать, вы выглядите вполне здоровой. Занимались спортом? Атлетика? У вас очень крепкая спина и ноги.

— Я балерина.

— Ах вот оно что! Знаете, моя внучка буквально бредит балетом. Посмотрела какой-то мультфильм и не дает покоя всей семье. Я лично купил ей костюм балерины, но, боюсь, одной пачки и короны будет мало. Одевайтесь. Откройте рот. Закройте. Дышите. И вы знаете, она совершенно очаровательная девчушка, но найти группу для начала занятий большая проблема - середина года, набор уже не производят… Каков ваш обычный пульс? А давление? Отлично.

— Все хорошо?

— Да, я думаю вполне. Но я все же посоветую вам сдать пару анализов - крови, как минимум. Что-то меня настораживает.

— У меня уйма времени. Готова сдавать кровь каждый день.

— Фрау Аннхен…Мне искреннее жаль вашего мужа, я вам сочувствую, но ничего изменить нельзя. Это жизнь, и вы должны принять ее таковой. До среды?

— До среды.

Это жизнь, вы должны ее принять…А мне все кажется, что это она меня не принимает.

Позвонила Микке, рассказала про прием у врача, она насторожилась, и пообещала оторвать мне голову, если я не явлюсь завтра сдавать анализ. Проще подчиниться.

Зашла в кафе выпить кофе. Какой он горький, терпкий, я ведь не пила его столько лет. За окном шел дождь. Дождь шел и в наш медовый месяц - мы бежали по пляжу в Греции, одежда промокла, волосы прилипали к лицу, мы смеялись, убегали от волн, толкали друг друга в песок, стараясь вырваться вперед, выиграть гонку. Было тепло. Он давал мне фору. Он и сейчас отпустил меня вперед, оставшись сзади.

Лекс, почему именно так?

Очередная ночь, проснулась от кошмара. Я не знаю, как эти блокнотные записи должны облегчить мне страдания и прекратить этот внутренний вой. Я постоянно плачу внутри, мой внутренний мир превратился в страну вечных дождей.

Полтора месяца. Полтора месяца без него. Полтора месяца я не слышала этих слов: Моя Анна, Моя принцесса, Мой ангел. Никто не касается моих волос, никто не накручивает пряди на указательный палец. Мне некого обнять ночью. Мне никто не звонит. Я не могу позвонить ему - я даже не помню его номера, хотя он знал цифры моего наизусть. Я так много мелочей упустила, мне просто не приходило в голову…

Включила его ноутбук. Мои отношения с техникой нельзя назвать теплыми - я изредка появляюсь в интернете, а мой почтовый ящик похож на кладбище рекламных писем.

Приветственная мелодия. Секунда - и я вижу себя. Не в отражении, а на заставке. Снова слезы. Их не было уже неделю. Я бессмысленно щелкаю по документам - отчеты, сметы, наши снимки, видео, все это я видела. В правом верхнем углу файл - Анна.

Сердце забилось. Оно все таки живо - бьется. Открываю письмо.

Я слышу его голос, даже смех - составляя посмертное письмо, он не терял своей жизнерадостности, искры.

Мой Лекс.

Отыскала в ванной его духи. Извела весь флакон, распрыскала по квартире - пусть его присутствие будем невидимым, но оно будет. Написала название духов на нескольких бумажках: если забуду название, то смогу вспомнить благодаря им, куплю снова этот парфюм, и не один флакон. Почему мне не приходило в голову сделать это раньше? Так легче. Лишь на одну сотую, но все-таки…

Сдала кровь, жду анализы. Микка варит мне суп. Я ведь даже готовить не умею.

Со дня его смерти прошло три месяца.

Со дня зачатия Алекса - чуть больше. Это его сердце билось внутри меня, теперь я знаю.

Теперь я многое осознала - мне стали понятны извинения Лекса в письме, я чувствовала его неловкость, стыд, а между тем радость и надежду. Алекс - он будет моей радостью и надеждой. Я почему-то уверенна, что это мальчик…

Получив результаты анализа крови я не могла прийти в себя. Детали паззла встали на место. Проверить кровь на ХЧГ - было инициативой доктора, он позже признался, что разговор о внучке был неслучайным. Плюс боли и тошнота, даже не смотря на стресс они слишком затянулись.

Лекс. Лекс. Он всегда решал за меня, я была лишь балериной из шкатулки. Крутилась по кругу, не замечая вокруг жизни. Дети? Позже. Столько времени впереди.

Та самая ночь. Он был нежен и ласков. Я полностью отдалась ему, отдала даже сознание, подчиняясь в полудреме. Я не знала наверняка, предохранялись мы - от оральных контрацептивов я набирала вес, это самый жуткий из кошмаров балерины - потерять форму; кольца- наша половая жизнь не была настолько регулярной и предсказуемой; свечи - не давали гарантии… Мы не могли рисковать, не предохраняясь вовсе, полагаясь на волю случая - только не сейчас, впереди будущее, я буду примой, ты будешь мною гордиться, Лекс…

Алексу уже 6 месяцев. Но это внутри меня. Я чувствую его толчки, его желание жить, оно передается и мне. Я уже продумываю, что буду рассказывать ему про Лекса - сын должен знать своего отца, пусть он и не рядом. Микка все чаще у меня дома - сговорилась с доктором и пичкает меня полезной пищей, слава богу, ее профессия позволяет ничего не делать весь день, заботясь о никчемной подруге.

Я перестала считать дни. Я не знаю, как давно Лекс ушел. Он теперь всегда рядом со мной - в запахе духов (единственный, от которого меня не тошнит), в моей памяти, и в нас с Алексом. Мое счастье оказалось птицей-фениксом, умерев, снова возродилось. Я благодарна тебе.

Алекс появился на свет вчера. У него темные волосы. Карие глаза - он так невероятно похож на тебя. Я называю его моим принцем и ангелом - теперь я осознала, насколько сильной и крепкой была твоя любовь ко мне, дружеская, братская, отцовская, всеобъемлющая, лучшая из любовей этого мира.

Малыш сопит у меня на груди. Я знаю, ты видишь. Я помню, ты теплый. Я люблю тебя, Лекс. И я люблю Алекса. Мне не пришлось долго выбирать ему имя: Анна + Лекс.

Рядом со мной теперь будет мужчина. Пусть не ты, Лекс, но наш ребенок ведь ничем хуже. Наш. Я никогда больше не скажу тебе, что твой смех самый прекрасный из всех. Что ты самый прекрасный всех. Что я готова была умереть, глядя в твои глаза. Это единственная достойная смерть во всем мире.