После вчерашнего разбора Лакана меня понесло думать.
Снова это чувство отделённости, обособленности. Отделённости от Другого, ощущение границы между мной и Другим, непреодолимой границы, границы, нарушить которую невозможно, невозможно её пересечь. И тут игра значений: «нарушить которую невозможно» в значении бессилия, но и в значении Закона. Я- есть я, Другой- есть Другой, мы разные. Другой- это про различие. И я застываю перед этим различием, застываю в наслаждении, я наслаждаюсь инаковостью Другого.
Возникает вопрос про говорение в стол. Я говорю с Другим, я отвечаю Другому, но в этот момент я обращаюсь к столу. Будто бы хочу отвести свою речь от Другого, сделать так, чтобы она его не коснулась, а обогнула. Я хочу сохранить Другого молчащим. И, в то же время, я застываю перед его речью, направленной ко мне, чтобы зафиксировать сам факт призыва: призыва Другого ко мне. Поэтому и отвечаю я столу: не Другому, а кому-то/чему-то другому. Другой будто бы не получает от меня ответа. Или же, это ещё и попытка зафиксировать, обозначить нехватку Другого: он обратился ко мне с призывом, он ждёт моего ответа- он в нём нуждается. Следовательно, ему чего-то не хватает, иначе ему не было бы смысла ко мне обращаться. И. Обратился он именно ко мне, он ждёт моего ответа- и здесь я оказываюсь выше Другого. И я фиксирую и этот момент тоже. Момент тоже неоднозначный: с одной стороны, я наслаждаюсь своим господством, воображаемым, по существу, с другой- я не отвечаю, я пытаюсь это господство низвести, оставить Другого в господствующем положении. Я с ним не разговариваю. Я пытаюсь прикрыть нехватку.
И всё это происходит в одно мгновение, одновременно, разворачиваясь в эту сложнейшую конструкцию.
И становится понятным, почему это вызывает моё желание молчать- я хочу, чтобы меня в этот момент не было.