Однажды я закричу, что есть силы. Тогда доктор в белом халате, с умным видом озвучит диагноз – изрядно подкосило. Тогда начнут в магазинах от меня шарахаться люди. Родители бить детей по рукам, чтоб не тыкали пальцем, а я в глубине души над этим всем буду насмехаться. Меня подкосило, мне можно.

Тогда с нашей истории уже окончательно слезет вся позолота. Мы вздрогнем, увидев, кем мы на самом деле являлись друг другу. Ты прошепчешь что-то на подобие «детка, давай встретимся в июле, в последнюю субботу» Я в свою очередь всхлипну, прошепчу «обязательно, мон ами» понимая, что это никогда не случится, закурю и возможно навсегда затихну.

А после я снова побегу откапывать свое серебро, то которое так часто меняла на эту чертову позолоту. То что не блестит так ярко, но ценится больше. Но не найду уже. Руки все в грязи, руки все в крови, руки не дотянутся. Оно уже на другой, на блестящей, светящейся. Чистой. Серебро ей так к лицу, а мне пора на покой.

И про подкосило, я больше песен не буду слушать. И плевать людям в душу прекращу на этом. Лучше остаться непризнанным белым поэтом-одиночкой, чем ложится под каждого первого, чтобы просто скоротать эту дрянную ночку, от которой внутри ком. От которой кажется, вот-вот на улице грянет гром, а ты как на зло без зонта.

Это будет все после, потом, а пока позволь мне снова карежить свою жизнь, да так, чтоб наверняка. Кидай улыбки и фразы лживые, зови меня кошаком, и с переодичностью раз в неделю я буду заполнять твой дом диким стоном, от которого вся посуда дребезжит. И сосед, тот, что сверху нервно курит, и поносит «проклятую молодежь» и их культуру. Кран на кухне все так же бежит, ты не хочешь его чинить, что же можно сказать про меня?

Не загоняйся детка, это всего лишь секс. Секс не любовь, секс это страсть, над которой не имеет власть человек и мы с тобою лишь жертвы.

Но только потом, мон ами, не запечатывай мне пустоту в конверты, когда диагноз будет озвучен, а наш с тобой диалог закончен. Без права на восстановление.