Снова сидела одна в полутьме у окна, закинув ноги на подоконник, выпрямив спину на стуле. Звучали истошные ритмы старого блюза, сборник которого я отрыла в каком-то подвале. Вот что по-настоящему буравит душу, вкручивается ржавой спиралью, оставляя рваную рану, и сам же лечит ее. Бальзам и яд. Оглушение. Изоляция.
Лежит поперек кровати, свесив свои длинные руки на пол и запрокинув голову. Дышит так тихо, почти неслышно, глаза закрыты. Не слышала, как вошел и рухнул на кровать. Сначала долго смотрела, как падает свет на длинные, бледные, жилистые, сильные, любимые руки в знаках, на спокойное лицо. Убавила звук, подползла на коленях, взяла за руки, поцеловала в переносицу. Холодный опять, как железо.
— Я устал, знаешь
Надавила слегка на середину ладоней в знак того, что знаю.
— А давай уедем к чертям собачьим куда-нибудь так, чтобы никто не знал?