Такая маленькая и хрупкая, как ты терпишь эту гребаную боль?
Всматриваюсь в глаза на фотографии, как будто бы выпытывая ответ. Смешно и тщетно. Наверное как-то.
Как-то, если ещё дышишь.
И это совсем невероятно.
Увидеть ник и полезть на профиль. Знаешь, я ведь не люблю рассуждать о том, как свелся с теми или иными людьми, откуда всё, как всё, знаешь, это так путает. Но я просто читал и читал твои работы, и ты казалась мне настолько неуловимой, настолько близкой и далёкой одновременно, ещё тогда, ещё сразу.
Безумие, которым я стал одержим. То, о чём я думал день за днем, пока трясся в обшарпанном автобусе по плавленным серым улицам.
Она обязательно живёт где-то далеко. Даже если она сама об этом не знает, она из того самого мира, где никогда не прерывается, никогда не исчезает закат над пыльным асфальтом дороги. Какие-нибудь ветвистые деревья, их кроны, в которых купается солнце, дребезжащий воздух. Она - дребезжащий воздух. Нагретый капот машины, которая остановилась. Её худые руки с какими-нибудь тёмными браслетами, которые обнимают чью-нибудь шею, когда она смеётся. Гитарные ломкие струны. Чёрная дыра. Тонкая, режущая тоска. Невозможность вернуться, рвение от себя в самую мучительную бездну: вот она.
Я не представляю, как её могут звать, что самое забавное.
Тебе звали Маша.
У меня умерла одна Маша, другая, как раз до того, как я впервые тебе написал. Ты не она. Ты другая Маша. Ты вообще другая. Другая, другая, другаядругая. Другая как я, но совсем не как я. Боже, и как это можно объяснить? Что с этим можно сделать?
Просто радоваться тому, что ты вышла навстречу. Вместе с весной.
Просто будь, хорошо?
Просто живи, Маша.