Я редко думала о смерти. Точнее, совсем не думала. Да и зачем? У меня не было близких или родных, о судьбе которых можно было бы печалиться. Я воспринимала смерть скорее как естественный процесс, являющийся неотъемлимой частью нашего бытия.
Сейчас я взглянула на смерть как на утрату близкого человека. Она пугает меня. Смерть-значит боль. Нет, не для тебя. Ты мертв и тебе наплевать на всех. Ты не чувствуешь боли, страха, отчаяния, голода. Но в то же самое время ты не можешь любить, смеяться, вдыхать ароматы, разговаривать, петь. После смерти твои близкие стадают, вот что можно назвать реальной болью.
Я не боюсь смерти. Да и смысл ее бояться? Смерть-билет в место вечного покоя. Я боюсь причинить боль людям. Я боюсь утратить спосбность чувствовать и смеяться, слышать, смотреть.
Особенно сейчас.
Я сидела на диване, а напротив сидел Ник. Он был абсолютно опечален.
Я аккурано пододвинулась ближе к нему и обняла. Мне просто захотелось сделать этот естественный, полный сочувствия жест. Он даже не пошевельнулся.
Мне хотелось уменьшить его страдания, боль. Еще никогда я не переживала настолько сильно за другого человека. Еще никогда мне ее хотелось оказаться настолько близко к кому-либо. Он освободился из моих объятий и сказал:
—Идем, я тебе кое-что покажу.
Мы пошли в соседнюю, незнакомую мне комнату.
Я заметила, что эта комната гораздо больше предыдущей. Тут пахло красками и растворителем.
—Когда-то тут была бабушкина мастерская, а сейчас я здесь рисую.
Стены вокруг были вымазаны в краске, а на полу валялись холсты и куски ватмана. Готовые картины стояли у стены, будто ожидая чего-то.
—Что ты хотел мне показать?
Он легонько взял меня за руку и повел вглубь комнаты, где стоял здоровенный натянутый холст, от пола до потолка. С первого взгляда казалось, что на картине изображен женский профиль, однако при более близком рассмотрении можно было заметить, что картина не представляет собой одно целое, а состоит из более мелких, четко прорисованных изображений. Казалось, что сам профиль составлен из более темных, негативных изображений, а его окружение-из более светлых и позитивных. Целиком картина напоминала огромный коллаж, олицетворяющий противостояние света и тени, грусти и радости.
—Это…интересно. Должно быть, ты долго работал над этим?
—Моя любимая работа. Достаточно долго. Со дня смерти бабушки. Каждый день я добавляю в картину новую деталь. Например, я начал непосредственно с профиля и решил выплеснуть все свои негативные эмоции и прорисовал большую часть профиля. Каждый день я прихожу домой и вспоминаю, что произошло. Наример, я помню день, когда ты приступила к работе. Тогда я нарисовал маленькие кофейные зернышки и стакан на светлой стороне. Или вот, например, эти черные цветы. Они были нарисованы в день похорон. Это не просто картина-это вся моя память.
—А можно я что-нибудь нарисую?
—Конечно.
Я взяла в руку заостренный кусочек угля, лежавший на полу и подошла поближе к холсту. Я не умела рисовать. Но именно в этот рисунок мне захотелось вложить все свои старания. Закончив, я отошла поближе к Нику.
—Это ласточка. Птица. А я Эшли Бёрд. И я свободна, как птица.
Он улыбнулся, сам подошел к холсту и начал рисовать. Обернувшись ко мне, он сказал:
—А это цветок. И маленькие бабочки. А еще ты мне жутко нравишься.
Я посмотрела в его смеющиеся глаза. Мне нравилось в нем абсолютно все: его темно-бежевая кожа, рыжевато-коричневые взлохмаченные волосы и темные глаза со светлыми крапинками.
—Это замечательно.
Бывают дни, полностью меняющие твою жизнь. Когда ты познаешь что-нибудь в первый раз. Когда ты понимаешь, что ты никогда не станешь прежним. Когда кто-то вдруг становится для тебя неожиданно важным. Когда на душе так тепло.
Неожиданности бывают такими приятными, захватывающими.