А. Блок, Равенна
Стихотворение на конкурс чтецов завтра. О, это что-то невероятное. Большего удовольствия от выучивания стиха я еще не получала. Описания, не Антоновские яблоки, такие великолепные описания прошлого, вот что действительно вводит меня в экстаз. Ты читаешь подобные строки, и кажется, что этот мир волшебный и далекий, но он реален, абсолютно реален, просто в другом времени. Так близко чувствуются века и эры, давно ушедшие в историю, они обступают тебя и все вокруг преображается, уже первые строки обволакивают тебя туманом времени, отголосками древности. Уже несколько раз, кода я шла по Ордынке к метро, я слышала звуки то ли флейты, то ли свирели.. меня каждый раз просто как током бьет. Стою посреди тротуара и моментально Москва становится средневековым французским(а может итальянским) городом, гул толпы спешащих в метро людей становится говором народа на рынке, асфальтированный тротуар становится мощеной площадью, стук каблуков - стуком копыт, и тд. Сначала я думала у меня глюки, но потом конечно поняла что это местный калека-попрошайка. Но я вам скажу, товарищи, что так, как я люблю старину, я не люблю ничего. И эти стихи, пока едешь в метро, производят такое же впечатление, как звуки флейты посреди городских шумов
Sic finit occulte sic multos decipit aetas
Sic venit ad finem quidquid in orbe manet
Heu heu praeteritum non est revocabile tempus
Heu propius tacito mors venit ipsa pede.
- Надпись под часами в церкви Santa Maria Novella во Флоренции
Всё, что минутно, всё, что бренно, Похоронила ты в веках. Ты, как младенец, спишь, Равенна, У сонной вечности в руках. Рабы сквозь римские ворота Уже не ввозят моза и к. И догорает позолота В стенах прохладных базилик. От медленных лобзаний влаги Нежнее грубый свод гробниц, Где зеленеют саркофаги Святых монахов и цариц. Безмолвны гробовые залы, Тенист и хладен их порог, Чтоб черный взор блаженной Галлы, Проснувшись, камня не прожег. Военной брани и обиды Забыт и стерт кровавый след, Чтобы воскресший глас Плакиды Не пел страстей протекших лет. Далёко отступило море, И розы оцепили вал, Чтоб спящий в гробе Теодорих О буре жизни не мечтал. А виноградные пустыни, Дома и люди - всё гроба. Лишь медь торжественной латыни Поет на плитах, как труба. Лишь в пристальном и тихом взоре Равеннских девушек, порой, Печаль о невозвратном море Проходит робкой чередой. Лишь по ночам, склонясь к долинам, Ведя векам грядущим счет, Тень Данта с профилем орлиным О Новой Жизни мне поет.