Москва никогда не спит. У неё тысячи желтых глаз – светящихся окон, тысячи серых глаз – камер слежения, четыре красных глаза – звезды кремлёвских башен. Когда глаз так много – спать не надо совсем, сны наяву будут чуднее и разнообразнее. Москва закроет десяток усталых глаз – откроет два десятка отдохнувших.
Питер не спит только в белые ночи, зато всё остальное время, и даже в белый день, он находится в дрёме, граничащей с явью. Глаз у него тоже хватает – но они полуприкрыты туманом, полузалиты дождём. Зачем глаза, когда внутренним своим зрением город видит такое, о чём его жителям лучше бы пока вовсе не знать.
Москвич иногда всё-таки вынужден спать, и этого он очень стыдится. Сон – как рудимент, как доказательство твоей неконкурентоспособности на рынке. Слышали, слышали? Даша из отдела логистики спит всего два часа в день – час ночью и час в обеденный перерыв, и в свои двадцать три года уже заработала на четыре квартиры, пять гаражей и шесть дач по разным направлениям! Почему Даша до сих пор прозябает на должности менеджера в отделе логистики, с кем именно она так выгодно не спит по ночам, и прочие интересные подробности людям не сообщают. Главное, что Даша поборола эту дурную привычку – разлёживаться в кровати и видеть сны.
Сны, ишь чего! Сны нельзя заранее предугадать, аннотаций на них не пишут, с курьером не привозят, их даже с торрентов скачать нельзя. Ну и на что они нужны? Лучше уж спать по минимуму, а в остальное время – жить.
У москвича есть много замечательных средств, помогающих ему бороться со сном: кофе, переутомление, плохие новости в интернете, авралы на работе. Иногда эти средства борются со сном москвича даже против его воли.
Питерец старомоден и потому сон считает необходимой частью жизни. А ещё он всегда выдумает что-нибудь этакое насчёт сна. Например, скажет, что пока люди живы – они спят, а проснутся только после смерти, откроют глаза по-настоящему, и увидят подлинную реальность. А это значит что? Это значит, что при жизни можно спать, можно не спать (но лучше всё же спать, раз можно), а всё одно – разницы никакой. Или что многие полезные штуки можно проделывать во сне. Например, изучать английский язык, изобретать таблицу Менделеева, сочинять песню Blue Sued Shoes. Некоторые заходят дальше и моют во сне посуду, расчищают дорожку к дачному домику, ставят мировые рекорды по бегу и прыгу, побеждают дракона, летят в космос, встречают свою первую любовь и наконец-то находят силы сказать: «Я тебя люблю, давай целоваться!»
Питерец не держит в доме оружия против сна – ему и без того часто не уснуть. Ночь, тишина. Чу! Вдалеке сигнализация запела. Другая, третья. То неспроста! Придумывая, почему же это неспроста, питерец засыпает. Просыпается снова – как будто шелест какой или плеск. Может быть, пока он спал – Нева вышла из берегов, и на цыпочках поднялась уже на пятый этаж, вот-вот раздадутся в коридоре её шаги, распахнётся дверь – и волна накроет питерца ледяным прозрачным одеялом. Нет, показалось. Вновь засыпает питерец, и вновь просыпается, услышав скрип половиц на кухне. Должно быть, это духи жителей блокадного города пришли за крупой и сахаром. Питерец помнит, что у него под подушкой припрятан крендель и замирает в страхе. В следующий раз просыпается уже под утро, от жестяного лязга: то ли марсианские роботы маршируют по двору с целью захватнической, то ли это дворники вывозят помойные баки. Питерец садится в кровати, закутывается в одеяло. Вытаскивает из-под подушки крендель, прижимает его к себе, баюкает. Засыпает крендель, засыпает и питерец. Да так сладко, что звонок будильника, топот инопланетных захватчиков, холод Невской воды и прочие ужасы не могут вырвать его из объятий сна. Выспавшийся и проспавший всё на свете питерец с удовольствием завтракает, пишет объяснительную записку и, не глядя по сторонам, едет в присутствие.