В Москве успешно завершился фестиваль независимого кино «Tomorrow», в рамках которого были проведены показы последних новинок мирового кинематографа, мастер-классы и встречи с режиссерами, а так же две ретроспективные программы (Ким Ки Дука и Хитоси Мацумото). Но, пожалуй, главными событиями фестиваля стали два фильма: «Я тоже хочу» Балабанова и «Пьета» корейского режиссера Ким Ки Дука.
«Я тоже хочу» — это, с одной стороны, привычный нам Балабанов с мужчинами, от которых по-ерофеевски «несет паленой свининой», с не замолкающим русским роком в качестве саундтрэка, с голой женщиной, которая десять минут бежит по занесенному снегом лесу. Но с другой стороны — это светлый фильм близкий, скорее «Мне не больно», чем «Кочегару». Он удивляет своим светом и чистотой, которые подводят зрителя к катарсису в первоначальном понимании этого слова. Здесь работает и абсолютно тарковский сюжет, и картаво-несовершенный, но такой по-родному добрый голос Лени Федорова за кадром. И Александр Гаркуша — идеальный герой такого кино — немного неземной, рефлексирующий, иногда отсылающий к мамоновскому юродствованию.
Герои: два бандита, отец одного из них, музыкант и проститутка по имени Любовь — отправляются за счастьем в местность, где наступила вечная зима и все умерли. Пробираясь на машине через постапокалиптичное пространство они встречают загадочного пророка-хипстера, теряют двух попутчиков и выходят к разрушенной колокольне, которая без купола больше похожа на Пизанскую башню. Кого-то берут на небо, кого-то нет. Оставшиеся страдают, потому счастья хотят все. И я тоже хочу.
Фильм «Пьета» — это, по словам режиссера, его попытка вернуться к тому сильнейшему ощущению, которое он испытал, впервые увидев знаменитую скульптуру Микеланджело. Однако фильм не так прост, как кажется. Режиссер играет со зрителем, как кошка с мышью. Сначала дает нам подсказку в виде названия картины, заставляя ожидать историю сострадания преданной матери к жертвующему собой сыну. Однако вместо этого мы встречаем рассказ о вернувшейся блудной матери к сыну, выросшему похожим скорее на Антихриста. И только зритель успевает принять правила игры, как выясняется, что мать вовсе не жалеет сына, и почти тут же, что жалеет, но не того сына. И наконец, что на самом деле жалеет и того, и другого. В результате главный герой остается в таком же положении, как человек, которого держали в искусственной коме, чтобы он не почувствовал, что вся его кожа обожжена, и вот он совершенно внезапно пробуждается. И вместе с ним пробуждается зритель. И мы видим, как он проникается жалостью к себе и ко всем своим жертвам, как будто внезапно ощущает моральный ожег всего своего сознания и не может больше жить с такой болью.
«Пьета» — это своеобразная серенада насилия. Здесь все на нем построено, но ничего не показано в кадре. Вместо этого конструктивизм нищих кварталов Сеула, напоминающие «Механический балет» сцены, живописность сползающего по ступеням угря. И все это вместе приводит к захватывающему дух ощущению тоски и сопереживания. Как и великое произведение Микельанджело.