Я всегда верил, что счастье – это запах детской безмятежностью, это настоящее невинное царство, где в небе летают ни боевые машины, а игривые и до спазмов в желудке знакомые голоса и беззаботный смех, где пары играют ни в мнимые чувства, а ощущают друг друга душой и живут сердцем, где “vkontakt'e”, ”odnoklasniki” – ничего не значат, где радуга встречается чаще дождей. Это чувство создано там, где не существует режущих, скрипящих и неприятных звуков и слов, вылетающих из этих поганых ям – ртов.
Но не теперь и не здесь я не верю в эти мечты, так желанные в те прошедшие 10 лет моей сломанной жизни. Поломанной мной же из-за врожденных недостатков, из-за отсутствия веры в будущее, в мое никчемное будущее. Но жизнь слишком часто тыкала меня носов в грязь, протухшую, состоящую из ненависти и боли, человеческих экскрементов и потерянных надежд недотеп, вроде меня. Я больше не верю. Я настрадался. Я рожденный тряпкой, заплеванный родителями и покинутый судьбой. И всеми ангелами-хранителями, зубной феей, святыми и прочими выдуманными какими-нибудь счастливчиками спасательными жилетами, вроде стариков и Иисуса.
Сейчас счастье – это синяки, оставленные временем, шрамы-отметены, оставленные на моем теле падением или несчастным случаем, и боль, доказывающая, что я жив. Не умер я во сне от удушья, от голода, от гребанной любви, от неудобных поз, от цепочки на тонкой шеи, от аллергии на затхлость и пыль, от еды, приготовленным матерью, от передоза дождем или снегом. Но замершие пальцы, когда жара под 30 градусов, грустные выражения лица у счастливых людей, картины насилия на сайтах www.не_следовало_бы.ru, смерть дважды в день и много мелочей, которые … безумие, конечно! Но делали меня счастливым.
Почему все так круто изменилось? Я однажды увидел мертвую кошку с белой бабочкой на шее, у которой не было глаз – они были вырваны и лежали чуть поодаль, а на стене за трупом «мученика» было написано детским мелками одно единственное слово: «Счастье» - и больше ни слова, а в воздухе летали голоса и смех, пахло той самой детской безмятежностью.
Я не плакал ни когда увидел эту чью-то утрату, ни когда пришел «домой», но я много думал об этом и понял, что она была счастлива, по-кошачьи, но счастлива.
И последняя запись в моем дневнике гласила: «Теперь и я тоже. Счастлив… ».