1996 год, Англия — школа.
Между занятий мы: я и Д, любили ходить в библиотеку. И внезапно меня схватила тахикардия. Д заметил легую одышку и то, что я иду не так уверенно, как обычно, а отвечаю заторможеннее.
Да, в ту пору я всех пыталась оградить от собственных проблем. Я и сейчас пытаюсь.
— Медея! Что с тобой?
— Ничего серьезного… — медленно отвечаю я, закрываю глаза и падаю посередине библиотеки.
Я не знаю, что было дальше.
Я только знаю, что тогда, в ту секунду, когда я прикрывая веки, готовилась ответить на вопрос Д, я точно знала, что сейчас упаду. Нет, не потому, что меня это пугало и я хотела за что-то ухватиться — вовсе нет. Просто я думала, что если сейчас, ответив, я добровольно закрою глаза, добровольно свалюсь на ковер, то это все кончится для меня. Я надеялась, что мое "ничего серьезного" будет последним, что я скажу в жизни и Д в частности, а так же что на самом деле это окажется действительно серьезно — избавление. От чего? Я не могу ответить по сей день. Может быть, от каких-то обычных проблем шестнадцатилетней девчонки, а, может, от наркотической зависимости или скрытой анорексии… Множество причин. Но избавление — это серьезно. И я надеялась, искренне, самоотвержено, предано и отчаяно, что я закрою глаза и засну навегда.
Но я очнулась в палате лазарета. А рядом с кроватью, на которой лежала я, белая, как мел, белая, как обычно, сидел Д.
Он сказал:
— Приходили друзья.
Он сказал:
— Медсестра говорит, что это из-за истощения.
Я поворачиваю голову в его сторону и говорю, тихо, как будто обессилено, но силы-то у меня были, говорю слабо и хрипло:
— Да.
А Д продолжал:
— Я думаю, что это все из-за наркотиков.
— Да.
— Я знаю, что ты не согласна со мной.
— Нет, я согласна. Я СОГЛАСНА, — я вздыхаю. — Другая я, вот она-то и не соглашается.
— Я тебя люблю.
— Я тебя люблю.
Первое признание.
И это действительно было так. Это так и есть.