Встретилась бы с Богом, задала б несколько риторических вопросов, поплакалась в жилетку, плюнула в лицо бы и ушла, шаркая ногами по полу от безысходности и отчаяния.
Спросила бы, отчего я до сих пор сама снимаю с себя эту дешёвую одежду, сама стягиваю с себя бельё и небрежно бросаю его на пол; отчего спать ложусь в ледяную постель, обнимая, прижимая к себе укрываясь холодным одеялом; отчего в холоде больше не вижу прохладного вдохновения, лишь удушливый мороз и скрежущий озноб; почему мама спит по четыре часа в сутки; отчего так часто под ногами точно и не земля вовсе, точно болото или вязкая трясина, а я не тону.
Всё бы сломать и собрать(ся) по-новому, иначе, скинуть панцири, свитера, пальто. Наблюдать, прислушиваться, приглядываться, как двое фрустрируют за одним измученным роялем, как перестукиваются, перешёптываются стрелки старых часов в гостиной, ждать рассвета, когда внутри все выжжено, выскоблено, убито.
«Подойди чуть ближе, я тебе на ушко скажу. У тебя глаза… цвета морской войны.»