черниломаранье.

…ты любишь?

Моя Мила.

Я живу в двухэтажном доме на окраине Манхэттена. Я обычный клерк в страховой компании, где стекла грязные от мух, кондиционер давно сломан, а коллеги – потливые, разжиревшие и дурно пахнущие люди с одышкой и проблемами в семье. Но я счастлив. Ведь у меня есть Мила. Моя дорогая, любимая Мила. Я живу с ней уже полгода. Никто не знает о моем счастье, о моем сокровище. Ведь я не хочу, чтобы у меня забрали мою любовь. Я отчетливо помню нашу первую встречу. В тот день, день нашего соединения, она ждала такси, ее волосы горели на солнце непростительно медным огнем. Она искала в сумочке мобильный и уронила ключи. Я подошел поднять их, она рассеянно улыбнулась. Она не видела моих глаз, которые горели любовью и страстью, я не хотел, чтобы она их видела. Я знал, что мне нужно держаться в тени. Я хотел сделать ей сюрприз. Но я не мог оторвать взгляда от ее чувственных губ, фарфоровой шеи, немного угловатых плечей. Ее кожа была мраморно-белой, настолько прозрачной, что я видел сплетение голубых сосудов. Она источала запах лесных цветов. Пусть неприметных, но дико прекрасных своей невинностью. Она протянула руку за ключами, прошептав какую-то милую благодарность. Наши пальцы встретились. Я не мог оторваться от нее. Она – моя богиня, моя раба, она завладела моей волей и не отпускала. Я заметил легкую тень беспокойства на ее лице. В этом момент подъехало такси. Моя нимфа вспорхнула в железную коробку автомобиля, одарив меня испуганным взглядом прекрасных глаз, медная корона волос последний раз вспыхнула пламенем на солнце, и я остался в одиночестве на мостовой, окутанный клубами едкого выхлопного дыма. Мои пальцы помнили прикосновение ее пальцев. Я поднес их к губам и поцеловал.

Мне не нужно было знать, куда она едет. Я знал это наперед, ведь я давно люблю свою Милу. В тот вечер я ждал мою любовь возле крыльца ее квартиры. Было темно. Я купил ей букет полевых цветов. В тот день это были васильки. Я волновался как юноша на первом свидании. Она вышла из такси, подошла к двери, и я забрал мою Милу себе.

Поначалу она плакала, вырывалась и кричала. Угрожала мне отцом, полицией, умоляла отпустить. Она не понимала своего счастья. Каждый день я приносил ей цветы. С каждым моим появлением она забивалась в угол и просила меня не трогать ее.

Понедельник – синяя аквилегия. Цвет ее глаз. Цвет следов от ее кулаков на моем теле.

Вторник – маки. Цвет ее помады и солоноватых бусин на костяшках ее пальцев. Они, как капли утренней росы набухали на тонкой коже, когда истерические рыдания накатывали удушливым прибоем, и моя жар-птица билась в каменной клетке о кирпичные стены. Цвет паники и страха. Цвет любви.

Среда – ромашки. Цвет непорочности. И траура.

Четверг.

Пятница.

Суббота.

Воскресенье.

Лютики, колокольчики, васильки.

Ее искали. Но не находили.

Мне надоедали ее крики. Она пинала и сминала подошвами букеты, когда хотела отползти от меня подальше. Она сдирала ногти о стены, задыхалась от страха, кусалась и убивала мою любовь. Она хрипела, рыдала и ненавидела меня.

Я заставил ее замолчать. Шелковой нитью я уговорил ее губы больше не кричать. Шелковая нить заставила ее глаза больше не плакать. Холодное железо успокоило ее бешено колотящееся сердце.

Теперь она тоже любит меня. Моя тихая, безмолвная Мила. Я покупаю для ее платья, шоколад. Теперь цветы не гибнут на деревянном полу под подошвами ее туфель. Теперь она позволяет мне все. Я люблю смотреть на ее неподвижный профиль, когда она сидит у окна. Я люблю смотреть на ее волосы, люблю гладить их и расчесывать. Они такого нестерпимо рыжего цвета, что поначалу доставили мне хлопоты. Слишком уж они были приметные. Но я забрал их у Милы. Она дала мне свое молчаливое согласие.

…Еще двадцать минут до конца рабочего дня. Коллеги гогочут над пошловатыми шуточками, обсуждают предстоящий бейсбольный матч и своих стервозных жен, которые больше похожи на злобных дворняг, чем на женщин. В офисе душно, воняет копченой рыбой. Но я не злюсь. Я закрываю глаза и представляю, как приду домой и увижу свою любовь. Она будет безмолвно сидеть в кресле. Я подойду, поцелую ее в холодную щеку, проведу пальцами по шее. Бережно перенесу ее на кровать. Сегодня мы будем любить. Я и моя Мила. Я не тороплюсь – теперь у нее есть целая вечность для моей любви.