Но вот у Анечки случился очередной заёбчик и она разогнала всех людей, которых называла друзьями и осталась одна-одинёшенька, но с кучей знакомых. А вот нахера? Ну высказала она всё, что думала, а что изменилось? Да, теперь её недодрузьяшки знают, что она их друзьяшками не считает и вообще никому из них не доверяет, а зачем им это знать? Сидела бы дальше и говорила со сетнами, плакала, обнимаясь с подушками, о том, что никто её не любит, не жалеет, и поговрить-то по душам не с кем, и вокург не люди, а куски говна. Но Анечке же надо, чтобы ни у кого не было ложных представлений, чтобы все знали истину. Отож. Как же. Ведь неправильно, когда недрузья называют тебя другом. А в сущности ничего не изменилось ведь. Только как-то это глупо - за один раз всех и вся понапрогонять. Ну зато теперь всё честно и правильно, да. У Анечки нет друзей, ибо она дохера требовательная и со сложившимся стереотипом об идеальной дружбе, которой в силу своего дерьмоватого характера у неё никогда не будет, а если и будет, то с таким же обдолбесом, как и она сама, а таких мудаков она ещё пока не встречала, а как встретит, то обязательно скажет-таки ему, что он грёбаный идиот и чтобы шёл уже дальше и не мешал её святейшему одиночеству. Никто и ничто не нравится Анечке так, как вон тот идиот за тысячу воображаемых световых лет, поэтому она и страдает хернёй. И вот не ясно пока этой имбецилушке что же ей надо от этого чудесного мирочка. И издевается она над окружающими, которые почему-то всё никак не осмелятся послать её уже куда-нибудь далеко-далеко, в тридесятое государство. И будет она до конца дней своих недовольна этими человеками и разгонять всех от себя палкой, и сужденно ей век свой в страхе прожить, и будет ей чудится, будто никто уж чувствовать не способен. Аминь.