Как я и ожидала, во мне только опустошение. Я дочитала последние 50 страниц “Голодных игр” лежа в ванне. Думала, что запомню мою реакцию на концовку. Попробую воспроизвести.

Вчера вечером я написала свое впечатление о книге, когда впереди было, как мне казалось, всего полторы сотни страниц текста. Я писала, что Китнисс чего-то не хватает, скорее всего глубины и многогранности. Она представлялась мне слишком однобокой и слишком наивной и слепой. Я писала, что любовный треугольник Гейл-Китнисс-Пит слишком похож на “Сумерки” и на “Гостью”, а эта тема уже настолько заезжена, что даже противно читать. Я писала, что Китнисс слишком похожа на Беллу в том плане, что все, кроме, разумеется, ее самой, видят в ней нечто исключительное и особенное. Меня очень смущало, что все как-то слишком неправдоподобно. Сейчас я не могу воскресить тех ощущений. Как бы ни старалась, зная конец, я уже не могу видеть это так, как видела вчера.

Такое ощущение, что автор сначала просто жалела своих героев, что она была настолько увлечена повествованием, что ей и в голову не приходило похоронить кого-то из них. А когда к концу стало ясно, что как-то все слишком радужно, она убила Финника. Если в смерти Прим можно найти хоть какую-то…закономерность что-ли, то в смерти Финника - нет. Почему из тех катакомб вылез именно лучший друг Гейл и охморенный, полусумасшедший Пит?

И все-таки, конец меня порадовал. Скорее всего потому, что все закончилось вовсе не радужно. Показались последствия испытаний, которые переживают книжные герои. Показалась последствия, которые неизменно приходят в жизнь реальных людей, реально прошедших через жизненные трудности. Даже если все успокоилось снаружи и пытается прийти в норму, внутри навсегда останется память, как плесень и ржавчина, от пережитого.

Я прошла “Голодные игры” вместе с Китнисс. Я была внутри, видела все ее глазами, бежала через лес от огня, от тумана, от миротворцев, от Пита. За пять дней, пока я головой окуналась в “Голодные игры”, я прожила несколько лет жизни. И для меня, так же, как и для персонажей книги, трудно представить, что совсем недавно я ждала Гейла у нашего традиционного места встречи в лесу за Луговиной.

“Леди, лижущая Пита в щеку. Смех папы. Отец Пита с печеньем. Цвет глаз Финника. То, что мог сделать Цинна из куска шелка. Боггс, изменяющий программу голографа. Рута, которая стоит на цыпочках, слегка разведя руки, словно птица, готовая взлететь. И так далее” - на этом моменте я начала плакать.

“Возможно, Пит прав: мы уничтожаем друг друга, чтобы наше место занял другой, более достойный вид. Ведь с существами, которые улаживают разногласия, жертвуя своими детьми, что-то явно не в порядке.”