я выезжаю с работы в 10. от напряжения слипаются реснички. темнота наступает медленно и лениво, как ты, наверное, перекатываешь на кончике языка баккарди.
я - усталый башмак матроса-гомосексуалиста из нарезок кэти акер.
я - усталый джон кофе, "как напиток, только пишется по другому".
веками растворяющиеся пыль времени, с истертым ртом и улиточными? пальцами.
она спрашивает
- почему ты устроился работать так далеко?
я пожимаю плечами, неловко улыбаясь. целлофановое пространство в замедленных кадрах, где только обрезаному 25ому принадлежит отрывочная резкость динамичности.
я не знаю, как сказать ей, что это было предрешено. эта станция, с которой связано так много меня, и как расширяется зрачок, когда я проезжаю мост на воробьевых горах, с интересом смотря из окна автобуса. как прикрывая усталые тяжелые веки, мне снится петергоф, который так нравится олди, и как я представляю - какого это - идти по краю над невой, засыпая в номере, обнимая мелодии с финского залива.
она смеется надо мной. она тоже считает меня занудой, как и большинство моих знакомых. она говорит
- эй, передохни, ты так маньячен в поисках этих книг-для-галочки. нельзя быть таким усердным и сосредоточенным.
я не знаю, как ей сказать, что дышать пылью, совершая святое паломничество на книжных стеллажах, мне нравится больше, чем работать с клиентами.
я - усталый башмак матроса-гомосексуалиста из нарезок кэти акер.
я - усталый джон кофе, "как напиток, только пишется по другому".
веками растворяющиеся пыль времени, с истертым ртом и улиточными? пальцами.
off