баланс внимания

пепел в молоко обогащенное лактобактериями. вдохновение. снова? всегда! из говна выливается в лунное бездумное притягательное освещающее бездонное. я огромная я готова. стимулы в гранулах. многоранное и чудесное. только пресное потому что гармония потому что на воле мы мы свободны. ночами заигрываюсь в оригинальности всё банальности всем умирать не сейчас. подожди тшшш тут теплее

за сумасшествием скрывается мудрость.

Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества - самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. Но надо жить без самозванства, Так жить, что бы в конце концов Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов. И надо оставлять пробелы В судьбе, а не среди бумаг, Места и главы жизни целой Отчеркивая на полях. И окунаться в неизвестность, И прятать в ней свои шаги, Как прячется в тумане местность, Когда в ней не видать ни зги. Другие по живому следу Пройдут твой путь за пядью пядь, Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать. И должен ни единой долькой Не отступаться от лица, Но быть живым, живым и только, Живым и только до конца. Борис Пастернак. 1956 г.

Эта жизнь была жадной, и я для нее годился… Подобно большинству, я был искателем, человеком действия, оппозиционером, а порой тупым скандалистом. Мне никогда не хватало времени хорошенько подумать, но я чувствовал, что инстинкт ведет меня верным путем. Я делил с другими оптимизм скитальца на тот счет, что… лучшие неизбежно доберутся до вершины. В то же самое время я разделял и мрачное подозрение, что жизнь, которую мы ведем, — безнадежное предприятие, а мы — всего лишь актеры, дурачащие сами себя в процессе бессмысленной одиссеи. Именно напряжение между двумя этими полюсами— неугомонным идеализмом с одной стороны и ощущением неминуемого рока с другой — и держало меня на ногах

воздух легко легко

Ли́ля Ю́рьевна Брик (урождённая Лиля (Лили) Уриевна Каган; 11 ноября 1891 — 4 августа 1978) — российский литератор, любимая женщина и муза Владимира Маяковского, старшая сестра французской писательницы Эльзы Триоле.

Девочку назвали в честь Лили Шенеман, возлюбленной Гёте, которого Урий Каган почитал больше других поэтов. В юности обучалась математике, живописм и лепке, балету.

Хуцпа – особый вид гордости, побуждающей к действию, несмотря на опасность оказаться неподготовленным, неспособным или недостаточно опытным.

Для евреев "хуцпа" означает особую смелость, стремление бороться с непредсказуемой судьбой. Многие считают, что само существование государства Израиль есть акт хуцпа. Очень важно, что носитель хуцпа ведет себя так, будто его не заботит вероятность оказаться неправым. Практически это приводит к тому, что на протяжении длительного времени человек получает больше вознаграждений за свои действия, чем если бы он от них уклонялся, и не придает значения мелким неурядицам.

М - лучшее

мило много мяу мегатонна миллион муза море метафметамин микроскопический молодость мир марина менделеев макросъемка медведи могущий мощь мерка мозг монстр микрокосм мантра малевич магический малюсенький мудрец фантасмагория мон дьё мироздание мастер маргарита мнение мишура

туманность андромеды из газовых фонарей

биться в эстетическом экстазе. искать лучшее, светлое, чистое. абстрагироваться от реальности, чтобы познать её суть. действие, ради слов. за поворотом столкнуться с чудом. магия своершенного мозга. для себя, для людей, для мира.

«Пьяный корабль» Артюра Рембо мотается по просторам мировой литературы уже 140 лет. Беда, в том, что это стихотворение написано «темным» стилем, то есть читатель должен сам разгадать сюжет и перевести его с языка ассоциаций на обычный. Темным стилем еще в средневековье писали скальды, трубадуры, автор «Слова о полку» и Низами.

Позже так писали Шекспир и Мандельштам.

«Темная» поэтика трудна для перевода. Особенно когда переводчики игнорируют законы ее строения.

Если набраться наглости и прозой пересказать эти стихи семнадцатилетнего французского поэта, то может выйти, к примеру, так:

Индейцы на волоках перебили команду корабля, и его вынесло в океан.

Корабль повторил судьбу летучего Голландца. Он видел многие чудеса мирозданья, но понял, что самое большое чудо и самое главное из морей – ребенок, пускающий свой кораблик в луже.

А потому выбор поэта – личная свобода. Не быть узником плавучей тюрьмы, но и не находиться под надменным адмиральским приглядом. Поэты становятся свободными раньше своих читателей. Сначала они – а потом уже и мы.

Андрей Чернов.

Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs:
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.

J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.

Dans les clapotements furieux des marées
Moi l'autre hiver plus sourd que les cerveaux d'enfants,
Je courus! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.

La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'oeil niais des falots!

Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sures,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin

Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;

Où, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour!

Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants: Je sais le soir,
L'aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelque fois ce que l'homme a cru voir!

J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très-antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets!

J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs!

J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs!

J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l'horizon des mers, à de glauques troupeaux!

J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan!
Des écroulement d'eau au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant!

Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises!
Échouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés de punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums!

J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
– Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.

Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux…

Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux…

Presque île, balottant sur mes bords les querelles

Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds
Et je voguais, lorsqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir, à reculons!

Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau;

Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur,

Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs;

Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets!

J'ai vu des archipels sidéraux! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur:
– Est-ce en ces nuits sans fond que tu dors et t'exiles,
Million d'oiseaux d'or, ô future Vigueur? –

Mais, vrai, j'ai trop pleuré! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer:
L'âcre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
Ô que ma quille éclate! Ô que j'aille à la mer!

Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesses, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.

Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.

1871

сломал ключицу