marrakech

acvarelium:

в сущности, важно не научиться не делать больше ошибок,
а научиться за них отвечать.

acvarelium:

А давайте выйдем на улицу. Просто выключим компьютер и пойдем улыбаться прохожим. Давайте перестанем писать друг другу сообщения а просто встретимся. Или позвоним. Или напишем письмо-настоящее, с чувством. Давайте все хором выйдем на улицы без макияжа в самой удобной но не самой красивой одежде и так же будем улыбаться прохожим. Удалим отовсюду все песни нагоняющие депрессии и воспоминания. Закончим борьбу за крутость. Испишем все стены своими настоящими чувствами, насколько абстрактными и перемешанными они не были бы. Вместо аватаров поставим свои настоящие, самые нелепые фотографии а лучше вообще удалиться из всех социалок. Давайте вспомним не только о своей любви а к примеру поговорим о домашних любимцах. Посвятим маме время. Много время. Давайте вместе исполним самые глупые и нелепые желания. Давайте попытаемся забыть прошлую неудавшуюся любовь, и заменим её кучей таких же нелепых знакомств со всеми с кем попало. Давайте начнем жить. По своему. По настоящему.

oblomov:

ab0utagirl:

культовый фэшн фотограф Хеди Слиман запечатлел для своего фото-дневника восемнадцатилетнюю дочь Курта Кобейна, Фрэнсис. ч/б изображение, гранж стайл, татуировки, сигарета в зубах - всё по законам фэшн классики. а вообще, по-моему, очень красивая девочка и глазки папины. остальные фотографии можно посмотреть здесь - https://www.hedislimane.com/diary/

naastyaaa:

yeaaaaaah:

cinnamon:

fuckmydreams:

helenaway:

naastyaaa:

neverland-:

Ashley Benson for Seventeen

naastyaaa:

nitaleto:

нашла на тамблере, смеялась жутко ахахах

Гриффиндор: Черт возьми, я герой!
Слизерин: Я чертовски задиристый!
Когтевран: Я умен, черт бы меня побрал!
Пуффендуй: Моя общая гостиная находится возле кухни !

via accio-draco-malfoy

naastyaaa:

cinnamon:

naastyaaa:

duckponds:

ramones:

Крик ребенка, маленькой девочки. Никто на арене не способен так кричать, кроме Руты. Я срываюсь с места и бегу, понимая, что это, возможно, западня, что все трое профи, возможно, поджидают меня в засаде. Но ничего не могу с Собой поделать. Снова отчаянные, пронзительные крики.

– Китнисс! Китнисс!

– Рута! – кричу я в ответ, чтобы она знала, что я рядом.

Чтобы они знали. Только бы отвлечь их от Руты. Я – та, кто натравила на них ос-убийц, я получила неизвестно за что одиннадцать баллов на тренировках. Зачем им она? С криком выскакиваю на поляну и вижу на земле опутанную сетью Руту. Она только успевает высунуть руку и позвать меня, как в ее тело вонзается копье.

Трибут из Дистрикта-1 умирает, не успев вернуть себе оружие. Моя стрела глубоко вонзается ему в середину шеи. Он падает на колени и истекает кровью, пытаясь вырвать стрелу. Я уже зарядила вторую и верчусь с луком из стороны в сторону, крича Руте:

– Он один? Один?

Рута несколько раз говорит «да», прежде чем я это осознаю. Она повернулась набок, скорчившись и зажав копье своим телом. Я отталкиваю труп парня и разрезаю ножом сеть. Одного взгляда на рану достаточно, чтобы понять: я ничего не смогу сделать. И никто не смог бы. Острие копья целиком вошло в живот. Я сижу на корточках перед Рутой, бессильно глядя на смертельное оружие. Нет смысла успокаивать ее, говорить, что все будет в порядке. Рута не дурочка. Она протягивает мне ладонь, и я хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку. Словно умираю я, а не Рута.

– Ты должна победить.

– Я сделаю это. За нас обеих, – обещаю я. Пушечный выстрел возвещает о смерти. Парня из Дистрикта-1. Я смотрю вверх.

– Не уходи. – Рута крепче сжимает мою ладонь.

– Я не ухожу. Я буду с тобой, – говорю я, придвигаясь ближе и кладя голову Руты себе на колени. Ласково глажу ее волосы.

– Спой, – просит она едва слышно.

Спеть? Что? Я знаю несколько песен. Когда-то в нашем доме тоже звучала музыка. У отца был замечательный голос, и он заражал меня своей любовью к пению, но после его смерти я почти не пела. Только когда Прим сильно болела, я напевала ей ее любимые песенки. Петь сейчас? Меня душат слезы, а мой голос стал сиплым от дыма и постоянного напряжения. Но я не могу не исполнить последнюю просьбу Прим… то есть Руты. Я должна хотя бы попытаться. Мне приходит на ум колыбельная, которой мы в Дистрикте-12 успокаиваем голодных, несчастных ребятишек. Ее сочинили очень-очень давно в наших горах. Учительница музыки называет такие мелодии горными. Слова очень простые и успокаивающие; в них – надежда, что завтрашний день будет лучше, чем тот кусок безысходности, который мы называем днем сегодняшним. Я откашливаюсь, сглатываю слезы и начинаю:

Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть.

Солнышко село, звезды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер.

Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух.

Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они.

Веки Руты затрепетали и опустились. Она еще дышит. Почти незаметно. Я не в силах больше сдерживать слезы, они ручьем текут у меня по щекам. Но я должна допеть для нее до конца:

Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой.

Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет.

Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух.

И шелест ракиты ласкает твой слух.

Мой голос становится едва слышным:

Пусть снятся тебе расчудесные сны,

Пусть вестником счастья станут они.

Вокруг мертвая тишина. И тут внезапно, так, что мороз пробежал по коже, моя песня зазвучала снова. Это запели сойки-пересмешницы. Какое-то время я сижу не двигаясь, мои слезы падают на лицо Руты. Гремит пушечный выстрел. Наклоняюсь и прижимаю губы к ее виску. Осторожно, словно боясь разбудить, кладу голову Руты на землю и отпускаю ее руку. Распорядители ждут, когда я уйду, чтобы забрать тела. Я не могу оторвать глаз от Руты. Она такая маленькая, еще меньше, чем всегда. Лежит в сетке, как птенец в гнезде. Как оставить ее здесь. Такую беззащитную. Беззащитную, несмотря на то, что больше ей уже никто не причинит зла. Ненависть к парню из Дистрикта-1 теперь кажется глупой. Мертвый, он выглядит таким же трогательным и уязвимым, как Рута. Не он, а Капитолий виноват во всем.

В голове звучит голос Гейла. Теперь его гневные речи против Капитолия для меня не пустые слова. Теперь во мне тоже бурлит ярость. Смерть Руты заставила меня всей кожей ощутить несправедливость, которую творят с нами. Здесь еще сильнее, чем дома, я чувствую свою беспомощность. Капитолию все сходит с рук, ему нельзя отомстить. Вспомнились слова Пита, которые он произнес тогда, на крыше: «Я только… хочу как-то показать Капитолию, что не принадлежу ему. Что я больше чем пешка в их Играх». Я хочу того же. Здесь и сейчас. Хочу обвинить и посрамить их, заставить их понять: что бы они ни делали с нами, что бы ни принуждали делать нас, мы не принадлежим им без остатка. Рута – больше чем фигурка в их игре. И я тоже.

Рядом с поляной под деревьями растут дикие цветы. Возможно, просто сорная трава, но все равно красивые, с фиолетовыми, желтыми и белыми лепестками. Я нарываю охапку и возвращаюсь обратно к Руте. Украшаю ее тело цветами. Не торопясь, укладываю их один за другим. Прикрываю страшную рану. Обрамляю венком ее лицо. Самые яркие вплетаю в волосы.

Им придется это показать. Даже если сейчас они переключились на другую часть арены, они включат камеры, когда будут забирать тела. Все увидят Руту в цветах и поймут, что это сделала я. Отступаю назад и смотрю на нее в последний раз. Кажется, будто она и вправду уснула.

– Прощай, – шепчу я.

Касаюсь губ тремя пальцами левой руки и протягиваю их в ее сторону.

naastyaaa:

hermiona:

milary:

nobodycanchangeme:

fly-away:

neverland-:

Harry Potter - Awkward Moments