Это просто Вьюи блог

Мой приятель Вадим живёт в нашем городе не так давно — лет пять. Родом он из нашей области, раньше жил в городе поменьше. Работаем мы вместе, собственно, так и познакомились.

Около года назад пошли мы с Вадимом после работы в один бар выпить по пиву. Бар находится в полуподвальном помещении, в зале полумрак. Посидели мы с час, и вот Вадим ни с того ни с сего рассказал мне эту жуть — видимо, место вызвало такие ассоциации, воспоминания нахлынули.

В пятиэтажке, где Вадим жил с самого рождения, как и в других домах, был подвал. На нём, как водится, висел замок, но его периодически срывали какие-то хулиганы, и ребятня, играющая во дворе, туда иногда заглядывала. Подвал, как известно, место страшное, а потому цель у детишек была одна — напугаться. Кто-то из ребят (кто — Вадим точно не знал) пустил слух, что там, в подвале, живёт маньяк. Ну, мало ли — выдумка бурной детской фантазии. И всё же — видимо, потому что пугаться было интереснее — ребята в это поверили. Было известно даже место его обитания — комнатушка с постоянно закрытой ржавой железной дверью. Высшим проявлением героизма для мальчишек считалось добраться в полутьме до этой двери и постучать туда, ну а потом, естественно, с криком кинуться обратно к выходу.

Как-то вечером Вадим и ещё трое храбрецов спустились в это «подземелье маньяка». Один из ребят постучал в дверь, и тут случилось то, чего никто из них не ожидал. Ребята уже двинулись к выходу, как дверь со скрежетом отворилась, и оттуда, хромая, вышел какой-то мужчина. Времени разглядывать его у ребят не было. Бежали они так, что пятки сверкали. Запомнил Вадим только, что мужик тот был страшный, лицо у него было нечеловеческое, как у какого-то монстра или зомби (возможно, на нём была страшная маска). Напугались ребята не на шутку и к подвалу не подходили ещё долго.

Молва о том, что они видели маньяка, вышедшего из-за железной двери, облетела всю округу. На том бы всё и забылось, если бы не одно обстоятельство. Однажды, возвращаясь, домой, Вадим увидел во дворе толпу людей из его дома. Там же стояло две пожарные машины, а из подъезда валили клубы чёрного дыма. Оказалось, там был пожар. Его удалось потушить. К счастью, ничего не взорвалось, но подвал выгорел полностью. Самое жуткое Вадим узнал позже из разговора родителей. Оказывается, из подвала вытащили несколько обгоревших тел. Их руки и ноги были связаны колючей проволокой. Поскольку никто этих людей не опознал, и о пропаже людей никто так и не заявил, погибшие были признаны бездомными. Поджигателя милиция так и не нашла. Когда вся эта история получила огласку, несколько семей из этого дома, включая и семью Вадима, переехали, что называется, от греха подальше. Вот такая жуть случилась в обычном подвале обычного многоквартирного дома.

Володя был из железнодорожников; его дед был путевым обходчиком, а отец и дядька поднялись уже до машинистов; такая же судьба уготована была и парню — если только не закончит, по выражению родственников, какой-нибудь институт. Но и в этом случае родственники хотели, чтобы Володя работал на железной дороге; похоже, дело тут было не только в выгодности работы или в наметившейся семейной традиции, сколько в понятности для них самих того, чем будет заниматься сын и племянник.

Семья считала себя весьма обеспеченной и занимающей неплохое положение по понятиям станции Глушь. Володе светило будущее уж вовсе лучезарное — работать на железной дороге, и притом с высшим образованием. И когда Володя стал дружить с хакасской девушкой из сильно пьющей семьи, родственники горели одним желанием: как бы все это побыстрее прекратить.

Для родственников Марины, скотников из захолустного колхоза, вообще было не очень важно, за кого выйдет замуж Марина и выйдет ли она вообще. Их как-то больше интересовало, сколько водки они выпьют сегодня и будет ли на что им выпить завтра. Они пасли скот, потому что не умели делать совершенно ничего другого. Пасти скот было для них таким же естественным, само собой разумеющимся занятием, как для русского сельского жителя — сажать картошку весной и квасить капусту по осени. Но и этого дела они по-настоящему не любили, и вообще, похоже, не любили ничего на свете, в том числе и собственных детей, может быть, кроме водки. Жизнь была устроена, и не ими устроена так, что надо пасти скот и заводить детей… Но ведь из этого не следует, что скот и детей надо любить.

А Марина, неизвестно почему, совсем не любила водки, хорошо училась и оканчивать последние два класса школы должна была в Глуши (там, где училась она до сих пор, была открыта только восьмилетка). Они и познакомились в девятом классе, сведенном из нескольких восьмых (большая часть жителей Глуши, хоть и считает себя куда чище родни Марины, окончив восьмой класс, идет или работать, или в ПТУ).

Марина поразила воображение Володи, рассказав о прелестях жизни на хуторах, — то есть на уединенных, заброшенных в степи станках, — длинные, как сроки, овчарни, один-два домика для пастухов и ни одного двуногого разумного существа на двадцать, тридцать километров окрест.

— Можно весь день как встать, так и ходить в одних трусах, никого нет! — радовалась Марина. — Только коршуны в небе парят, да хрустит трава — едят бараны.

— А зимой?

— А зимой еще тише! Встанешь, дашь баранам комбикорма и опять можно спать хоть весь день. А из тайги волки приходят; они по снегу бегут. Как скользят, совершенно бесшумно…

Отец Марины, когда был трезв, стрелял волков, гонялся за ними на снегоходе, но волки сумели удрать, а через три дня все равно залезли в овчарню и утащили трех баранов прямо из стойла.

— И тишина… В деревне то люди говорят, то мотоцикл проедет, а тут — по три дня не слышно и не видно ничего.

Володе и станция Глушь казалась местом скучным, чересчур уединенным, и хотелось переехать если и не в Красноярск, то хотя бы в Шарыпово или Назарове, где живут десятки тысяч людей, где жизнь интереснее и ярче, чем в поселках.

Так что и женись Володя на Марине, совершенно неизвестно, что бы из этого получилось, — очень уж разными были их жизненные интересы, бытовой опыт, желания. Но пока Володя вовсю ухаживал за девушкой, и после школы все это вовсе не прекратилось, хотя Володя в ожидании призыва в армию работал временно обходчиком, а Марина уехала на станок пасти скот — дальше ее претензии к жизни как-то не шли.

Володя, конечно, мог бы и сразу поступать в институт и тогда бы получил отсрочку, но тогда бы он мог и вообще не попасть в армию, а родственники считали это совершенно недопустимым. По их понятиям, парень должен был сначала отслужить в армии, а потом уже поступать в институт, заводить семью и думать, как ему заработать побольше денег. Так что он работал себе и работал, просто ожидая, когда ему исполнится 18 лет и он сможет выполнить священный долг перед Родиной. Тут имеет смысл добавить, что Володя пошел в школу поздно. 18 ему исполнялось в октябре, так что ждать призыва оставалось недолго — несколько месяцев.

А Марина жила на хуторе километрах в тридцати от Глуши, совсем одна, или с родителями, или со старшим братом, который приезжал время от времени с такого же уединенного, затерянного в снегах хуторка. Володя приезжал к ней несколько раз на мотоцикле и, не дорожа работой, порой оставался и в будни. Я не тянул его за язык, он сам проговорился насчет того, что у них с Мариной уже все было, и как раз во время его визитов к ней на хутор.

По молодости лет Володе было трудно понять, как относится к нему девушка, он привел только слова матери. Уговаривая его оставить Марину, мама много раз повторяла насчет того, что вот найдет он подходящую девушку, и она его любить будет не меньше, чем «эта Марина». Родители, как видно, зрили в корень и понимали больше, чем сам парень.

А для самого Володи запретная любовь к Марине стала способом впервые делать не так, как хотели от него родственники, быть самим собой, а не младшим представителем клана. То всегда и все решали за него, и даже если он вроде бы сам решал какие-то важные вещи, то все равно после совета со старшими (и поступал так, как советовали, конечно). А тут он и решал сам, и решал вопреки мнению семьи! Самостоятельность кружила голову, Володя пил ее, как пьют хорошее вино или выдержанный коньяк. Наверное, он мог и жениться на девушке, особенно если родственники продолжали бы их разлучать. И, конечно же, Марина была для Володи частью предармейского загула, пьяного буйства и куража, которым тешится рекрут перед тем, как уйти на два года.

Ну, и еще одно… Марина обещала его ждать; Володя знал очень хорошо — ждут далеко не всегда, а Марине он почему-то верил очень сильно. Была ли и впрямь Марина из тех, кто ждет, судить мне трудно — я ведь никогда ее не видел. Получалось, что в жизни Володи есть какая-то область, не только независимая от воли и желаний родителей, но и область, в которой он — взрослый человек, на которого полагаются, к которому относятся серьезно, кого выбирают из множества других людей.

Обещания и клятвы 17-летних — не самая серьезная реалия, и старшие глубоко правы, считая не очень серьезными отношения столь молодых людей. Но сами-то молодые люди оставались настроены крайне серьезно, по крайней мере пока.

Володю призвали неожиданно. Сам он подозревал, что это тоже способ разлучить его с Мариной, чтобы они не успели встретиться еще раз, перед самой дорогой дальней! А ведь военкома всегда можно попросить о том, чтобы повестка была сегодня, а забирали — уже завтра. Это просьбу об отсрочке военком вполне может и не выполнить, а уж об ускорении призыва — это всегда с удовольствием!

Впрочем, и теперь у молодых людей сохранялась возможность увидеться. Сам Володя никуда уже уйти не мог, но ведь его роману с Мариной очень сочувствовали девушки, учившиеся в том же классе. И соседка Володи, Лена, со своим парнем («правильным», надо полагать) ринулась к Марине, предупредить.

Тут надо сказать, что на призывном пункте царил обычный советский бардак, и призывники сначала собирались в Шарыпово, в получасе езды от Глуши. А потом уже призывников везли в Красноярск, проезжая станцию Глушь… Станция Глушь и поселок Глушь располагаются на некотором расстоянии друг от друга, и на полустанке поезд всегда стоит минут сорок — тут к нему прицепляют тепловоз, составом маневрируют…

Успеть в Шарыпово Марина вряд ли смогла, а вот на станцию — шанс был реальный. Володя потом удивлялся, какая хандра навалилась на него, как только он оказался на призывном пункте, как бы уже не дома, а в армии, или, скорее, по дороге в это приятное заведение. Наверное, все тоскуют, кто больше, кто меньше, но тут уж на Володю навалилась такая страшная тоска, словно жизнь кончилась в его восемнадцать лет, и все осталось за дверями, закрывшимися за спиной.

А тут еще выпал снег, продолжал падать всю ночь, закрыл землю, дома и деревья везде одинаковым саваном, будто отсек Володю от всего его прошлого и от всего, что еще могло быть в его жизни. В среде, где воспитывался Володя, служба в армии считалась обычным возрастным этапом, а он почему-то остро чувствовал, что снегопад отрезает что-то, бывшее в его жизни до приказа, до призыва и до этого буйного снега.

Поезд в Глуши простоял почти час, и они встретились, Володя с Мариной. Встретились, потому что Марина ухитрилась пройти больше тридцати километров по зимнику от своего хутора, и они даже прогуляли в стороне ото всех почти что целых полчаса — спасибо деликатным офицерам. А у Володи почему-то не отпускала, не отходила от сердца все та же ледяная тоска. И только усиливалась эта тоска от того, что гуляли они перед снежным полем, на котором снег скрывал все неровности, засыпал все лежащие предметы, и совершенно неясно было — где там, по полю, бегут проселочные дороги, где там валяется брошенный с сентября ящик или, тем более, где лежат ворохи соломы или где росла по обочинам дорог высокая пожухлая трава. За полем шли холмы, тоже белые, снежные, уходящие вершинами даже не в тучи, а тоже во что-то белесое, беременное снегом, снегом, снегом…

Марина несла влюбленную чушь, обещала ждать. Долго шла за тронувшимся поездом, и Володя видел, как она машет вслед составу. А парень как-то и не чувствовал ничего, кроме этой ледяной тоски, кроме белесого снежного мрака в душе.

Потом он казнил себя за эту душевную тупость — не мог сказать что-то хорошее! А может, он и говорил, но не запомнил? Володя и сам этого не знал. Но писем почему-то не писал, все ждал чего-то, и сам никак не мог понять — чего.

А через два месяца Володя получил письмо от соседки, той самой Лены. Лена писала, что они с ее парнем Марины на хуторе не застали, ждали до темноты и оставили на хуторе письмо. И что Марина уже поздно вечером приехала на хутор из-за перевала и прямо ночью пошла по дороге на Глушь. Ей говорили подождать до утра, но она знала, что поезд стоит на Глуши рано утром, и пошла. Дальше Лена писала, что труп Марины нашли совсем недалеко от Глуши, километрах в пяти. «Ты, может быть, помнишь, что в день, когда ты уезжал, все было засыпано снегом?» — писала Лена. Так вот, как ни было все засыпано, завалено, а кое-что удалось понять: в темноте Марина сбилась с пути, прошла лишние пятнадцать километров по нехоженой дороге, в снегу по щиколотку, и присела, совершенно измученная, прямо на снег. Она, конечно, знала, что так делать ни в коем случае нельзя, и если все-таки присела — значит, сил и правда совсем не было. Оставалось ей всего километров пять, и уже стали бы видны станция, столбы электропередачи и насыпь железной дороги.

И опять начавший было отходить Володя пребывал как в тумане: кто же это приходил к нему на станцию?! Кто же говорил ему все замечательные слова, на которые он, как деревянный, почти не отвечал?! Кого он целовал в хвосте состава, отойдя от остальных, если Марина в это время на самом деле сидела мертвая в сугробе примерно за пять километров?

И до сих пор, прошло вон сколько лет, не может он понять, кто же это был у него там, на станции?

зацепило.

я жил с ней месяц.
Когда мы переехали в новую квартиру, она в порыве подбежала к
холодной стене и прижалась к ней щекой. "Ну, наконец-то, дома'' - слетело с её губ.
Она была ещё совсем девочка - училась на четвертом курсе. Ночью засыпала над листками прямо на столе. Каждое утро я находил её на кухне - она всегда смотрела в окно - растрепанная, светлая, живая.. Мы вместе варили кофе, а потом я убегал на работу, зная, что она будет ждать даже до поздна, не ложась спать, пока я не приду. Однажды мне пришлось отключить телефон, а с работы я вернулся позже, чем обычно, только у подъезда, догадавшись, что забыл включить мобильный. "С ума сходит..'' - мелькнуло в голове, когда я пулей влетел на пятый этаж. Руки тряслись, не давая ключу открыть дверь. Мне было страшно за неё. По настоящему, страшно. Свет был
выключен. Все комнаты были тёмные. Я вбежал в нашу спальню. Она лежала на полу. Видимо уснула от усталости, В моей футболке, в тёплых носках, поджав под себя ноги. Тёмные кудри рассыпались по плечам. В правой руке она всё еще крепко сжимала телефонную трубку, а рядом с ней валялся справочник
всех спасательных служб. Именно тогда я понял, что действительно люблю её.

(Снова засекречу имя), я влюбилась в тебя, не хотела уходить, но нужно было, ты не держи на меня зла или обиды, ты теперь для меня всё, частичка меня,13.05.13.Охуенно, спасибо тебе=*
Прости что я такая вредная, обижаюсь, злюсь, психую, но это ведь простительно? ведь так?
Это ничего страшного, что ты младше меня, и все такое, просто ты мне понравился еще давно, а с той минуты 13 числа, как увидела стал еще дороже, мне пофигу, что думают другие, мне главное свое мнение, а на остальное все равно.
Котенок, от твоих поцелуев меня берет дрожь, бегают мурашки, в животе летают бабочки, и вообще мне хорошо с тобой, я сума схожу от твоих прикосновений, ну думаю и этого хватит.
не уходи от меня.
прошу я теперь
тобой дышу
: *:*:*:*

Я верила ему, я дорожила им, мы вроде были вместе, редко видились, переписывались, он был как-то отдален от меня чтоле, я ничего совсем не понимала, подруги спрашивали, почему ты с ней не поставишь СП, я говорила подругам "сп-это не чувства", а он им овтечал "по обстоятельствам", и так мы пробыли вместе 23 дня в отношениях типо, захожу к нему на страничку а у него постоянно стоял "активный поиск", ну вот захожу и читаю стену вижу там, девушка написала "заяц мой", ну я короче такая пишу ему, "это что?", он говорит " я ее вообще не знаю", снова пишу я "ну да, конечно", он пишет "выскажи ей все", я говорю "всмысле", он говорит "Впрямом, все что удмаешь о ней", я в ответ "а что я думаю о ней?", он аткой типо "что она там пизда и прочее.", решила ей написать пишу "вы с (его имя), вместе?", извините я просто скрою имя его, она пишет "Ну да, а чо?", я ей пишу "да так, уже не важно типо", она ему звонит, спрашивает:кто такая ксюша?, он отвечает, "я вообще никаких ксюшь типо не знаю", она мне это пишет я говорю, да да правильно все такое.
ну и вот на 24 мая, он мне пишет скидывает группу саши грей, и пишет "го?", я пишу типо "иди. я на эту… не пойду", он отправляет " :D", я пишу "ладно давай удачи, я пошла", он такой сразу же "Куда?!", я говорю гулять все такое, он "с кем?!", отвечаю ему короче "с другом, а что?", он такой "как друга зовут?!", я такая "а что?", он такой "говори", я говорю "саша его зовут", он такой "грей? :D", я такая пишу "ну блядь конечно, кроме нее, у меня больше нет друзей", все закончилась переписка, ну я и поехала гулять с сашей, ну корчое мы целовались все такое, я не знаю почему, но я же была свободная, а думала что нет, ну вот и все вроде.

С ним интересно, легко и весело.
С ним я готова идти, хоть на край Земли.
И если честно…
Я уже не представляю, как это - без него?