Kiki

В ароматном краю в этот день голубой
Песня близко: и дразнит, и вьется;
Но о том не спою, чтò мне шепчет прибой,
Чтò вокруг и цветет, и смеется.

Я не трону весны - я цветы берегу,
Мотылькам сберегаю их пыль я,
Миг покоя волны на морском берегу
И ладьям их далекие крылья.

А еще потому, что в сияньи сильней
И люблю я сильнее в разлуке
Полусвет-полутьму наших северных дней,
Недосказанность песни и муки…

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

те 15 этажей горят в тишине твоих губ
снега не растают уже и нас врядли поймут
заставя дышать среди слепых и неподвижных
мы вышли улицами но тени все врут ближним
жгут медные мысли оставляя на память фото
мы гигабайты вчерашних снимков поставленных на перемотку
застывшие в блокнотах укроют наши имена от шепота
и так привычно уже сфальшивят ноты те
может подьезды вспомнят балконы навоют украдкой
украдии мою памяти поменяй в ней закладки
среди нечитанных книг среди коробок дивиди
записки пряча ты не забудь как их найти
снова стихи без комментариев письма в огонь и хлам
ты вызвала лифт а я остался блуждать по этажам
следую правилам повторяя пути по лабиринту сознанья
сознаться что не лгал я между знаков препинаний
мы лишь препинанья лишины лишних частей и основ
между страниц читая вспомни между строк и снов
мы ошибки копили как копят дни рождения и юбилеи
научи меня снова верить в чувства забывая про время
спугни меня заставь быть ропким и трепетным
мы чужие приветы но не врут куплеты там
песни летят по мегабайтам вагоны метро проходит мимо
но феи и море исправят все что неисправимо
вино зальет трещины танцы заполнят пятницы
и мы кусаемся но катимся вниз по касательным
еще одни доказательства от близких к чужии
дай пригласить тебя или потанцуй за нас двоих

словно я не остыл, словно яд внутри
танцуй по пятам, по следам моим

Знаю,
каждый за женщину платит.
Ничего,
если пока
тебя вместо шика парижских платьев
одену в дым табака.

Владимир Маяковский

Обращайся со мной как с овощем:
жарь, туши, вырезай сердцевину
и скорей подавай на стол, а то ещё
вдруг остыну.

Обращайся со мной как с деньгами:
кути мной, суй в трусы проституткам
сотвори из меня оригами,
покупай на меня незабудки.

Образуй от меня деепричастие,
пару союзов и прилагательных.
не дели моё частное счастье.
буду очень признателен.

Разве всё это было зря?
Расскажи, как прошедшей ночью
белым ужасом декабря
зима начала морочить
нашу жизнь. Убивая всё,
жадная до гололёда.
Только запомни; она
подохнет через полгода.
Зима будет корчится, падла,
в зелёном огне марта.

Я знаю, что будет хуже,
я знаю, что бесполезно,
я знаю, что ночь по лужам
бегает по колено,
я знаю, что безразлично,
я знаю, что ветер кричит,
я знаю, что неприлично,
я знаю, что стукачи
есть даже на небесах.
Я знаю в твоих глазах
похоть, любовь, отвращение
и даже такие видения,
которые ты не видала.
Я знаю как умирают собаки,
я знаю что этого мало,
я знаю, что звёзды - знаки,
я знаю, что то, что невидимо
может существовать,
я знаю, что должен знать.

Весна опять наебала.

Делала им минет,
расспрашивала про любовь.
– Как это бывает, когда любишь?
Те, что-то мычали и старались
побыстрее уехать.
Она напрашивалась в дорогу.
Ей хотелось увидеть весь свет.
А ведь её сны, были гораздо важнее,
чем представления обычных людей
о любви и других городах,
потому что в их тусклых мечтах
ничего интересного нет.

Любовь это просто кусок пизды,
потому что любить надо.

К сожалению, умной и верной
Быть невозможно. Нельзя! Спермой
Ты измазана вся.
Я могу без тебя жить!
Я плевал в твои, чёрной тушью,
Размазанные ресницы!
- А как же социальное обеспечение?
Тебе повезло родиться
Красивой
И гладкой, как латекс,
Мечтой тинейджера.
О, принцесса поллюций и шейпинга
С узкими бёдрами
И грудью из порно восьмидесятых.
В пристальных взглядах
В лифте и на скамейке!
Давай, пока ты такая!

Любовь это просто кусок пизды.
Весна опять наебала.

Давай!
Раздвигай свои ноги, глотай
сперму. Так останавливают время.
Это тебе не Марсель Пруст,
а настоящий Уэллс.
Лёгкие наркотики, секс -
чтобы тебя убедить,
что стыдно так просто жить.

…ещё я добавил несколько слов
про то, что это уже любовь,
но не смотря ни на что
мы будем смеяться
вместе с начавшейся осенью.
Год после Беслана.
Мы стали ещё хуже.

Весна опять наебала.

что от тебя осталось кроме усталости?

Пожалуйста,

выньте бревна из глаз.

Здесь нет ни единого кусочка меня

Я проходил через комнату, когда мама неожиданно с улыбкой задала вопрос:
-Когда же ты влюбишься, дорогой?
-Надеюсь, что никогда, - Ответил я и присел на край кровати.
-Почему милый?
- Я уже любил, так горячо и страстно, как никогда. Я любил в этом человеке все. Его внешность, его лицо, его чуткую улыбку, его открытые и искренние, наполненные смыслом глаза, его пальцы рук, его тонкую, осанистую фигуру, его резкий и в то же время нежный смех. Я любил в нем его уверенность в себе и душевную гармонию, я любил его за то, что его любили другие. Я гордился за него, и мое сердце билось все сильнее, кода я видел его со стороны, красивого, могущественного, улыбающегося и довольного собой и своими победами, я любил его больше всех на свете. Но потом я попал в аварию, и наша любовь прекратилась.
- Какого же бесчувственного урода ты любил, милый?
- Я любил себя.