Это просто Вьюи блог

Я хочу лежать и курить
Смотреть в желтое небо потолка
Я хочу лежать и курить
Хочу сегодня, буду хотеть завтра, хотел вчера
Я хочу лежать и курить
До потери сознанья
Я хочу лежать и курить
Чтоб забыть твои обещанья

nike всегда говорит just do it. вот и я говорю всегда-давай трахаться. и от меня уже стали шарахаться. потому что я: первое) против их мнений второе) худоба…

как жаль, что бьющиеся в истерике детки рыдают кока-колой под разъедающий гранж,
захлебываются медикаментами, хватаясь призрачными ладошками за какой-то рай,
и считают фонари лежа на асфальте, вместо давно уже надоевших звезд

© Нарисованный Иисус

когда я захожу в кафе и вижу за столиком людей с детьми, то выбираю место к ним спиной. когда я захожу в парк и вижу много людей с детьми, я выхожу из парка. когда я захожу в метро и вижу детей на скамейке, я иду в другой конец вагона. наверное, у психиатров есть для этого специальное слово. а я просто хочу быть свободной от присутствия детей. потому что дети - они такие маленькие, такие мягкие, такие зайки и цветочки; они пахнут молоком (ненавижу молоко кстати) и карамелью (карамель ненавижу), хочется их схватить, прижать, обернуть платком, и бежать, бежать, через темный лес, сбивая ноги, от огней подальше, от собачьего лая, озираясь, скуля, замирая, туда, где родители не достанут. зарывать их в мох и потом караулить, отгоняя нечисть и комаров. и твердить в помешательстве: не отдам, не отдам девочку, не отдам мальчика, зная, что не моё, что догонят, отнимут, и вилы в бок, чтоб не скалилась, чтоб не зарилась, чтоб не портила, не пугала чтоб. не впивалась чтобы губами в лоб, не баюкала, не качала, от нежности не дичала, не доила кровавое молоко, не водила по полю далеко, где васильки и где маков цвет, и не грела чтоб, не любила, нет.

и всё время сбиваюсь на белый стих; есть специальное слово: псих. и вот, такая вся чайлдфри, ем в кафе свой картофель фри, сидя спиною к гостям с детьми, чувствуя всеми своими костьми, как дышат дети с ясными лицами, как бьются венки между ключицами. вот они, фрукты чужой любви, - ходят, двигаются, говорят, так и должно быть, так и должно. только в моей любви, как в домино: пусто-пусто семь раз подряд. женщины с бедрами чуть пошире милым моим сыновей рожают, а я привыкла, что я чужая, но иногда меня накрывает: хочется тупо мочить в сортире женщин с бедрами чуть пошире. хватать детей, завернув в платок, бежать через город и через лес, стыда не ведая, страха без, и огрызаться седой волчицей, когда с дрекольем, когда с милицией. и это глупо, и это дико - видеть, как горе мое многолико, оно толпится, оно хохочет, оно повсюду меня не хочет. я б стала спокойной, как лао-цзы, но меня перманентно ебут отцы, ебут, а потом уезжают к детям ну и еще к матерям вот этим. и я говорю себе: не ори, ты не такая, ты чайлдфри.

мне стыдно, мама.
за рыжие волосы
и следы былого маникюра.
ну, да, мама.
я - девочка-дура.
и тоже себе не верю.
просто продолжаю
блевать после утреннего кофе,
мечтать о шмотках и глум-гламуре,
проводя ночи со вторыми встречными
в наркотической эпилепсии.

Мамочка, я уже тут.

Мама, мне все здесь врут.

Почему – то мне все здесь врут.

Перестаньте ловить моих бабочек.

я хочу умереть. знаешь, мама, мы с тобой никогда не курили вдвоем,

не дышали друг другом. ты не сжимала запястье браслетом своих заботливых рук.

я хочу умереть. я устал. я здесь слишком надолго задержан

обстоятельством, временем года, простудой, любовью.

тебя как зовут?
давай присядем - покурим, у меня с собой пачка красных,
салфетки, губная помада, жвачка - да, и мне этого нахуй не надо,
но я все равно таскаю с собой. есть еще паспорт,
по карманам - билеты в кино, каждый в единственном экземпляре,
разряженный плеер, ага, сиди как-то душевней, но что поделать;
и сотовый с тремя забитыми номерами - секс по телефону,
такси и папа. когда напьюсь, первые два все время путаю,
требую от девочек с томными голосами машину к дому.
а абонент папа все время занят, абонент папа беседует с олей,
он называет ее солнышком, а мои вызовы не принимает всерьез.
я бы хотела попадать ему звонком прямо под кожу, чтобы с болью
врезаться в тело, чтобы он всегда помнил, чтобы от меня был передоз
и резко снижалось давление. но у него другие заботы -
маленькая принцесса дочь и я должна воспринимать это по-взрослому.
а мне так хочется, чтобы он взял трубку и спросил "кто ты? "
и я бы не знала, что на это ответить. и вросший
в небо язык, еле-еле ворочаясь, изменил бы мне голос
и было бы проще рассказывать, что он снится мне каждую ночь
и что я просыпаюсь от грохота его прочь уходящих шагов,
задыхаясь, до крови раздирая глаза. и что имя мое - брошенная дочь.

ну а как тебя зовут?

Даниил Хармс

Так начинается голод:
с утра просыпаешься бодрым,
потом начинается слабость,
потом начинается скука,
потом наступает потеря
быстрого разума силы,
потом наступает спокойствие.
А потом начинается ужас.

отче наш, еже еси
заплати за такси

прости меня, господи
ибо ведаю, что творю,
проклинаю зарю,
нещадно горю.
понимаю. много взял на себя.
бунтарь хуев.
господи, забери все.
оставь лишь немного вина
и поцелуев.

Я есть я - ведь щенок мой знает меня.
Мы есть мы - ведь щенок наш знает нас.

Я есть я, но щенок мой знает тебя.
Ты есть ты, но щенок твой знает меня.

Я есть я. Ты есть ты.
Бедный щенок! Бедный щенок!

— Очень трудно жить в Сан-Хосе, в ателье с мужчиной, который учится играть на скрипке. - Вот все, что сообщила она полиции, отдавая им револьвер с пустым барабаном

© Ричард Бротиган

Она носит большие очки. Такие знаете неуклюжие, дурацкие очки в роговой оправе. Это мода что ли, или у нее правда плохое зрение…Хотя и моду она глотает как антидепрессанты. Вечно у нее в руках книга, которую она достает из свой большой, не соразмерно просто большой, сумки в клетку. У нее там наверное целая библиотека Палаников, Берроузов, Керуаков. Всего, что сейчас так модно, стоит на передовых полках в книжных магазинах, за что платишь бешеные деньги, лишь бы покрасоваться в метро своей книгой в оранжевом переплете. Она девочка-метро. Такая же, как многие другие девочки-трассы, девочки-филармонии, девочки-концерты. Много этих пород девочек, стайками порхающих по большим городам и ты успеваешь заметить только отличия и сходства, хотя последнего больше. Она живет в большом городе, а почти ничего не видела наверху. У нее только туннели, эскалаторы, вагоны, стук колес, книги Мураками, Вишневского, Геймана. У нее всегда неаккуратно собранны в непонятный хвост растрепанные, немного кудрявые волосы. Они не то цвета пережженного сахара, не то уходящего солнца. Юбки до колен, растянутые свитера и большие очки в роговой оправе. Это так модно. Стильно. Все девочки-метро, как и девочки-дороги, девочки-скрипки, девочки-птицы - все они ищут свой стиль, необычный, такой как сейчас в Англии, Фрации. Они выискивают в секондах, стоках и модных бутиках вещи, которые были одеты на одной из моделей-анорексичек в последнем номере Vogue. Они не покупают эти журналы, нет. Они их читают в Интернете. Украдкой, перейдя по ссылкам в жж-журнале или просто через закладки. Девочка-метро тоже носит юбку от Зары, свитер от Барберри и все это очетается.. Так сочетается.. ах. Хотя кажется таким неуклюжим, неуместным, она словно птенец выпавший из гнезда. Она глотает книги, глотает таблетки, глотает моду. Она говорит на темы, начиная от проблемы по запуску адронного коллайдера, заканчивая теориями Фрейда. У нее речь пронизана как иглами такими словами, что хочется сидеть и держать в руках словарь, лишь бы не было на лице этого непонимания. Девочка метро слушает всегда музыку. Чтобы читать под нее книги, чтобы делать пометки на полях и чтобы просто идти вперед. Она перелистывает плейлист, перелистывает страницу. Ей все равно, что слушать, но она слушает то, что сейчас модно, что слушают другие девочки. И она сама похожа на девочку с обложки модного журнала, под названием "уличная мода Парижа или Лондона." У нее остались на одежде уголочки от обрезанных бирок, знаки на подошве обуви, очках. Она девочка-метро, с сумкой-библиотекой, одеждой- штрих код. Сколько же их, одинаковых девочек, превратившихся в моду. Необычно обычных. Не банально банальных. А мне все равно, какой автор сегодня у нее в руках, какая марка одежды на ее плечах, куда спешат ее туфельки без каблука, и что говорят ее слова. Мне лишь бы глаза за этими глупыми очками, мне лишь бы улыбку с этими ямочками на щеках, этот смех, искренне детский. Я люблю эту девочку-метро. Эту девочку дуру.

моя собака начинается с хвоста,
когда кто-то гладит её по шее,
или кормит, или улыбается просто так.
а я говорю ей "фу", потому что
поводок за дверью,
которая, кажется, сильно заперта.

назвалась женщиной - сделай мин\ь\ет главному герою,
минёт пару десятков оргазмов, пару десятков серий,
какой-то промежуток времени и ты станешь свободной,
он тебя бросит. можешь глазам не верить, рукам не верить,
губам не верить, предчувствовать боли в сердце, плакать. знаешь,
девочка-метр-семдесят, мы все умираем от вечера к вечеру.
громко-громко включаешь музыку, томно с бокалом скучаешь,
выкрикиваешь слова песен. знаешь, мы все у одного доктора лечимся
и подо-олгу болеем. размазываем тушь по лицу и устраиваем фотосессию,
читаем прозу… я же никак себя не называю, не обещаю чудес,
я трахаюсь под настроение, под мальчиком с та-акими глазами, под смесью
пыли и кокса, под снегом, под негром - в сущности, я такая же блядь как и мой отец