Грусть цвета Индиго

Не стоит понять мир внутри меня и пытаться изменить его в лучшую сторону. Да, он ужасен. Да, он ненормальный. Да, я немного из-за него уже свихнулся. А может и не немного… Кто знает. Но стоит лишь зайти на его территорию и поменять хотя бы маленькую частицу, вы никак не сделаете его лучше. Вы его убьете. Просто убьете. И не только его. Еще и меня… Я слишком трепетно к нему отношусь. Он стал важнее, чем реальный мир. Он должен оставаться невинным всегда. Он не для людей… Его слишком сложно понять. А если начать менять его.. Нужно так возненавидеть, наверное, человека, чтобы начать убивать его изнутри и поговаривать при этом "тебе будет лучше, я стараюсь для тебя". Нет, это уже слишком…

Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины.

в любой компании я лишний: постоянно молчу, думаю о своем, неловко себя чувствую. и когда меня всё-таки замечают и спрашивают, чего я там притих, натужно улыбаюсь и говорю, что всё в порядке, просто задумался.

Я никогда не признаюсь, что мне хуево. Даже истекая кровью, перед смертью, с пробитым легким, я с загадочной улыбкой буду загонять, как мне похуй.

Я люблю раннее утро,

Запах дыма,

Серые цвета,

Ломаную рифму

И конечно же люблю тебя,

Люблю природы

Красивые мгновения,

И дым сигарет

Твой пафосный голос,

И звездное небо

Большие речи и ночи,

Депрессив грусть и кровь,

Я лежу на крыше с тобою,

Но нету любви такой,

Чтоб душу цепляла рифма

Ломала тебя судьба,

Ты стала совсем не такая,

Какая когда-то была,

Но и я уже не тот

Мои глаза пусты

Они наполнились болью

И сгорели до праха,

Прости,

Нету такого фрагмента,

Что потеряли с тобой

Мы забыли имя,

Что было для нас все

Как назвали нашего сына,

Которого ни будет уже никогда

Разобьемся слезою,

Что стекла тогда у тебя

И ни будет воспоминаний о грусти, что ты мне тогда принесла.

Сколько их было: друзей, знакомых, подруг . А, что осталось неприятный осадок? Жалкие воспоминания? А к чему эти воспоминания, о людях которые ушли, кинули, предали, и не то, что бы я жалел о них или осуждал их ведь в ситуациях которые располагают к обану лжи и прочему говну которое, я готов ради своей выгоды подсунуть людям я не упущу своего шанса. Ведь я на 100 процентов знаю что нет верных людей. Ведь единственное сильное чувство которое способно дожить со мной до конца это зависимость от сигарет и прочей дряни.

В детстве: Хочу быть невидимым!

Сейчас: Съебаться бы с этой планеты…

Злость.

Вся моя жизнь пропитана злостью. Я никогда, даже в детстве, не понимал людей, которые считают высшими чувствами любовь, милосердие, сострадание. Ведь, скажем, любовь - это вполне обычное чувство человека к чему-либо или кому-либо, что в нём такого особенного? Почему проявление любви считается благородным делом, хотя ты лишь удовлетворяешь свои потребности в близости. И чем это, скажем, отличается от мести за близкого человека? Я не понимаю и… наверное… не хочу понимать.

Другое дело - злость. В моей жизни слишком мало эмоций и чувств, которые мне знакомы и которые я испытывал. И это, наверное, самое неподдельное и искреннее чувство, которое я когда-либо ощущал. Не скрою, мне нравится злиться. Не проявлять злость и истерить, как подумают многие, а просто злиться. Я чувствую в этом что-то близкое и родное, что-то, что согревает меня, медленно проходя по венам и укутывая разум в тёмную и мрачную пелену.

Мне нравятся те чувства, которые остальные считают недостойными, такие, как ненависть, отчаяние, страдание, меланхолия, угнетение. Порой именно это даёт куда больше сил, чем та же любовь. Именно эти чувства никогда не бывают поддельными, они всегда искренни.

Я родился и вырос в мире, где изначально надо мной есть какая-то инстанция, некая власть, чужая мне, отпускающая какие-то знания, на которые приходится ориентироваться.

Я родился и мне сказали, что есть Бог, Библия, некий набор идей, заранее заданных. Мне сказали, что есть политическая власть. Мне сказали что такое хорошо и что такое плохо. Что на самом деле принять эту власть — это самое простое, это самый нормальный способ, которым живет нормальный человек.

Я вырос и понял, что во мне очень мало собственного "я". Оно настолько мало, что не перестает делать меня очередной конвейерной личностью, знания и начинка которой пропитаны определенными моделями и стереотипами мышления. Я запрограммирован семьей, школой, вузом. И когда я выйду на большую дорогу жизни, передо мной будут уже услужливо проложены рельсы, вместо моих ног — колеса, я встану на рельсы, кто-то даст мне пинка под зад и я по ним покачусь, пока не свалюсь в пропасть, которая будет называться смерть. Это — моя жизнь.

Можно не пойти по рельсам, но это будет очень сложно, когда проще по ним пойти.

Проще жить бессознательно и автоматично, в соответствии с навязанными посторонними знаниями, не исходя из своих побуждений, реальности своего тела, из собственных потребностей. Не идти по заготовленной колее, не создавать абсолютно свое. Неавтоматизм. Выход из автоматизма

Однажды ты возненавидишь всех, кого любил. Это не потому, что ты изменился, а потому, что мир вокруг тебя стал хуже. Он стал хуже потому, что ты поплыл против течения. Ты идешь против общего сознания, разрушая принципы и устаревшие стереотипы. Но ты не считаешь себя выскочкой, у тебя нет цели выпендриться. Ты понимаешь, что таким неудачникам по жизни, как ты, нужно что-то менять, даже если тебе придется идти в противоположную сторону. Быть с самим собой намного приятнее, нежели смешиваться с кучей «серых» идиотов.

Слёзы - это всего лишь вода,

Но сколько чувства в них и сколько боли

Когда на сердце царит пустота,

Мы плачем и это спасает от горя.

Когда нам трудно бороться с судьбой

И, кажется, всё, дальше жизнь безразлична

Когда мы не можем сказать про любовь,

Которая сильна, но безразлична…

Когда мы плачем, слезами

закрыв боль обид,

Стараемся выплеснуть мысли наружу,

Мы, плачем скрываясь, хоть слёзы не стыд,

Особенно, если спасут они душу!

Когда все дети хотели быть космонавтами, я хотел был призраком, летать бестелесной дымкой и быть на шаг ближе к вечности. Потом они стали кто-кем, кто-то проституткой, кто-то большим начальником, а я так и остался просто странным…

Мы сидели в ужасном кафе, где нельзя было курить и везде пахло ванилью. Мой знакомый пил какую-то бурду, а я решил понтонуться и выпить сока. Ананасового. Почему-то с мякотью. Хуй его знает.
Мы, как и всегда, играли словами. Здравствуйте. Это было нашим любимым занятием, когда никуда не спешишь и всюду не успеваешь.
Был момент, когда я сказал, что легче жевать стекло, чем говорить "люблю", а мой знакомый как-то резко изменился в лице. Побуравил меня взглядом пару секунд, тяжело вздохнул и разбил стакан об стол. Какая-то впечатлительная баба ойкнула. Я вообще чуть не свалился со стула.
Он выбрал осколок помельче. Засунул его себе в рот.
Я так внимательно наблюдал за его движениями, что у меня начали трястись руки. А когда он начал жевать, мне срочно захотелось коснутся пальцами его застывшего лица. Но я ведь так приятно был скован шокирующим, необычным и любопытным моментом чужого откровения.
Пропускаю пару секунд.
Мой знакомый сплевывает вязкую слюну с примесью крови и пузыриков. Прям на пол. Прям даже не вытерев губы. Прям даже не переставая прожигать меня взглядом.
- Нет, не легче.
В тот момент я верил ему больше, чем себе, потому тупил молча. А он встал и ушел, оставив меня наедине с отвратительным чувством бесполезности.
Шел активный процесс самоуничтожения.
" За стакан придется заплатить" - вот что, оказывается, возвращает к жизни.
Я вернулся. Я материален. Я не могу жевать стекло. Я для этого слишком.
Слишком лжив.