ну

Пожалуйста, изнасилуй меня нежно,
Спои вином сладким, обними небрежно.
Раздень до белья, отведи в ванну,
Расстели кровать и нагрей её.
Я буду ночью, тебе дарить тепло.
Дарить всю себя, забирай всё до остатка,
И без сдачи, поцелуи на раздачи.
А утром разбуди нежными словами,
Я расскажу тебе какие снятся мне сны
Там где мы, собираем звёзды с неба.
У солнца воруем лучи для тёплого хлеба.
В море льём краску, что бы было прозрачно,
Встречая рассветы провожая закаты,
Мы думали о времени оно делось куда то

Не думаю, не жалуюсь, не спорю.
Не сплю.
Не рвусь
ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,
Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,
Как зелено в саду.
Давно желанного и жданного подарка
Не жду.

Не радует ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.

На, кажется, надрезанном канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун.

у меня очень длинные пальцы рук,
я могла бы отлично играть на пианино,
но совершенно необъяснимо,
как с такими пальцами отсутствует слух

сигареты заканчиваются в полночь, и он выходит под фонари

май мерцает и плещет у самой его двери

третий месяц одна и та же суббота, -

парализует календари, -

пустота снаружи него

пустота у него внутри

он идет не быстрее, чем шли бы они вдвоём

через светофоры, дворы, балконы с цветным тряпьём

но её отсутствие сообщает пространству резкость

другой объём

белая сирень ограды перекипает,

пруд длит огни, отливает алым и золотым

тридцать первый год как не удаётся подохнуть пьяным и молодым

он стучится в киоск,

просит мальборо

и вдыхает горячий дым,

выдыхает холодный дым

мне за тебя
и писать, и чувствовать, и бояться.
верные птицы вернулись из эмиграций
так и должно быть.

черным снегом не надышаться, ему тебя не забыть
только ты не гаси свет, не роняй молчание с высоты
и вдыхай глубоко, только так, чтобы заново не простыть.

у судьбы в подкладе пальто есть потайной карман
там хранятся дождливые дни
никогда не пиши и не звони мне, если окажешься там

я бы очень хотела оказаться вместо неё-
вместо твоей новой и самой-самой любимой.
но, по возможности я выбью твоё окно
и разорву ваши совместные фото все, до единной

меня любят зрелые юноши до сорока,
тебе на шею вешаются самые молодые.
у меня почти что прозрачная стала рука,
я поднимаю белые флаги каждые выходные

ты как щёнок раньше за мной-увяжешься, не отвяжешь
стонешь, скулишь, обнимаешь, прижимешься, трешься
бывало такое, что даже порою плачешь,
а потом всё же перестаешь, как очнешься

я любила тебя неистово чисто и даже пьяной, по праздникам,
звонила тебе на каждые дни рождения, желала, чтоб все сбывалось,
а ты меня полюбил любовью старшеклассника
вот тут я попалась

А потом мы будем снова добрыми,
Ты проснешься у меня в объятиях.
Поцелуи станут вдруг не спорными.
Точка. Стоп. Одно лишь неприятие.
А потом мы снова будем жесткими,
Прошивая руки батареями.
Я тебя поглажу против шерстки и
Канарейки крыльями согрею,
Усажу с собою на стул-жёрдочку,
Убаюкаю увещеваниями.
Уголки и между ними черточку
Ты оставишь в сердце на прощание.

А потом мы, через пару тысяч лет.
А потом ты захрипишь в ответ.
А потом я… меня больше нет….
А потом мы, будем лишь мы. Только мы…

даже если мир покачнётся, вывернется и рухнет,
накроется медным коллайдером, станет ужином чёрных дыр, –
эта девочка будет часами сидеть у тебя на кухне,
наливать тебе чай и вдыхать сигаретный дым.

босиком по осколкам идешь - и не смей ругнуться.
прыгаешь из окна в объятья асфальта - не смей кричать.
заставь этот мир под себя, наконец, прогнуться,
и больше не вой на луну, ибо стоит только начать… -

и уже поздно, ты бежишь по лесу, не разбирая дороги.
волки бегут следом, а может быть, и не волки.
куда ставить ноги? - да куда почешутся боги,
хоть на полку поставь, всё равно это всё без толку,
вновь всё без толку.

и хочется плюнуть на всё и над всем смеяться.
хочется быть свободным, вырваться, измениться.
и кажется, стоит счастью с тобой начаться -
то ничего плохого уже не сможет с тобой случиться,
летай как птица, и не надо учиться драться.

но как только решаешь: не буду туда стремиться,
то странный голос звучит у меня в уме:
мол, если хочется выругаться и напиться -
всё бросить, уйти на север -
так вот,
не смей.

по весне приходила оттепель пустоту мою отзеркаливать
все никак не пойму кто убил кого авель каина или каин авеля?
одиночки закаты теснились в глазных хрусталиках
мы сошлись с тобой на одном
платье робко сошлось на талии.

мне четыре стены не дают дышать, акварелью полощешь легкие
я тихонечко верю что мы одно, ты снимаешь меня на пленку
болят сутулые крыши неба, птицы неслышно слетают вниз
садись со мной рядом и будем ждать
когда зацветут яблони

я у окна верчусь в пол второго ночи, не спится,
она, наверное, заснула, в обнимку с детской игрушкой
так хочется в этот момент ей во сне присниться,
а в идеале: шепнуть, как ее я люблю, на ушко.

трое суток не видел этих глаз, не трогал нежных щек,
знала бы ты, как ты мне реально нужна,
я больше тебе не нужен, похоже, мой срок истек
а ты, как назло, из всех них мне одна важна.

пол четвертого утра, смотрю на погасший экран телефона
может она не спит, может даже пишет кому-то другому
пока мои глаза открываются и закрываются,
знай, мое сердце, как и раньше, к твоему тянется.

я нехорошо говорил с тобой в последнее время,
думал, ты рядом, обид никаких не держишь,
ты неспокойно глаза закрывала, мне веря,
тем, что я все равно люблю тебя, себя тешишь.

пока мое сердце бьется, я продолжаю тебя любить,
знаю, ты сейчас плачешь сидишь у двери,
мне уже совсем ничего, вроде, не решить
я тебя глупец отпустил, и времена ушли

каждое утро, открывая глаза, вспоминаю,
грузно встаю с кровати, понимаю, что рядом не ты
конечно, я причинил боль, я все понимаю
там не помогут никаких сортов и видов цветы

знаешь, должно быть, ты самая невыносимая,
я должен искренне тебя сейчас ненавидеть
но, черт возьми, почему только ты мной любимая?
я не дам тебя в обиду, и сам не решу обидеть.

я тяну каждый день, одну за другой, сигареты
ты думаешь я забыл, глупая, не меняешься
я каждую ночь вижу только твои силуэты
ты, как шаблон, как эпизод, в душе повторяешься.

Стать взрослым значит жить в чужом городе.
с той, кто хочет родить от тебя в следующем году
Иметь возможность выбирать: растить ли бороду.
Выгребать очистки из раковины рукой и готовить еду.
И покупать что-нибудь к чаю. Заходить в аптеку.
Может, заглянуть по дороге в книжный.
Другие женщины в метро, давление, лето
чуть пьянства, больница, смерть дальше и ближе.
Мне 20, глянь, я уже совсем взрослый
у меня уже простатит от инфекций.
Скоро будет с работы. Ей со мной просто.
чуть не забыл: купи хлеба и специй.

Стать взрослым значит жить в чужом городе
И, стоя с банкой тушенки в длинной очереди
Безуспешных людей в магазине эконом-класса,
Думать о пошлом. Чуть взгрустнешь – напиваться
И знать несколько средств, как лечить похмелье,
А еще зимой ходить без подштанников
И точно знать, куда едет этот троллейбус
И уметь одной рукой расстегивать бюстгальтер
Посылать исключительно на хуй, а не в жопу
Не имея дырок на черных носках
Считать себя одиноким, все время хотеть все бросить
И ждать девочку, которая родит мне слона

и я даже не помню когда
без тебя стало совсем невозможно
как без запаха сырости летом
как без дольки лимона в стакане
как без старого сыра с хлебом
без простуды тяжелой в мае
я сижу и пытаюсь вспомнить
когда мне без тебя
стало вдруг невозможно
я сижу и даже
не знаю
что
я без тебя не могу
а ты можешь.

вы знаете, в меня влюбился конь.
он каждый вечер ждал меня упорно
и тыкался доверчиво в ладонь
своею рыжей ласковою мордой.

над речкой гас оранжевый закат,
и вспыхивали звёзды-недотроги.
а мы с ним шли, куда глаза глядят,
по матовой светящейся дороге.

читала я стихи ему потом
про мальчика с нездешними глазами,
а он мне фыркал в ухо жарким ртом,
шутя играл моими волосами.

и наугад шагали мы опять.
в тумане вырисовывались ели.
он мог совсем без слов меня понять,
а Вы и со словами не сумели.

прощались мы у утренних берёз.
я рыжую взъерошивала гриву.
он мне в лицо - печально и всерьёз -
смотрел глазами синими, как сливы.

потом я шла, а он стоял и ждал,
когда я оглянусь у поворота,
и вслед мне благодарно тихо ржал,
и обрывал на самых верхних нотах