genirator breda

"делай что хочешь, но не реви. послушай
напейся, танцуй, поджигай купюры.
последнее дело - выворачивать душу
под звуки шопеновской увертюры ”

мы все по последней моде сидим на диете:
истощаем души.
от переизбытка эмоций до ощущения
" я никому не нужен".

по последней моде одеты:
маски новых коллекций.
от "наивно-глупые дети" до
" у меня холодное сердце".

мы живем по последней моде.
за улыбкой скрываем обиды.
и за этой высокой модой
мы же сами себя не видим.

Вы помните, Вы все, конечно, помните, Как я стоял, Приблизившись к стене, Взволнованно ходили вы по комнате И что-то резкое В лицо бросали мне. Вы говорили: Нам пора расстаться, Что вас измучила Моя шальная жизнь, Что вам пора за дело приниматься, А мой удел - Катиться дальше, вниз. Любимая! Меня вы не любили. Не знали вы, что в сонмище людском Я был, как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком. Не знали вы, Что я в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, что не пойму - Куда несет нас рок событий. Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь, Корабль в плачевном состоянье. Земля - корабль! Но кто-то вдруг За новой жизнью, новой славой В прямую гущу бурь и вьюг Ее направил величаво. Ну кто ж из нас на палубе большой Не падал, не блевал и не ругался? Их мало, с опытной душой, Кто крепким в качке оставался. Тогда и я Под дикий шум, Но зрело знающий работу, Спустился в корабельный трюм, Чтоб не смотреть людскую рвоту. Тот трюм был - Русским кабаком. И я склонился над стаканом, Чтоб, не страдая ни о ком, Себя сгубить В угаре пьяном. Любимая! Я мучил вас, У вас была тоска В глазах усталых: Что я пред вами напоказ Себя растрачивал в скандалах. Но вы не знали, Что в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, Что не пойму, Куда несет нас рок событий… .. . . . . . . . . . . . . . Теперь года прошли, Я в возрасте ином. И чувствую и мыслю по-иному. И говорю за праздничным вином: Хвала и слава рулевому! Сегодня я В ударе нежных чувств. Я вспомнил вашу грустную усталость. И вот теперь Я сообщить вам мчусь, Каков я был И что со мною сталось! Любимая! Сказать приятно мне: Я избежал паденья с кручи. Теперь в Советской стороне Я самый яростный попутчик. Я стал не тем, Кем был тогда. Не мучил бы я вас, Как это было раньше. За знамя вольности И светлого труда Готов идти хоть до Ла-Манша. Простите мне… Я знаю: вы не та - Живете вы С серьезным, умным мужем; Что не нужна вам наша маета, И сам я вам Ни капельки не нужен. Живите так, Как вас ведет звезда, Под кущей обновленной сени. С приветствием, Вас помнящий всегда Знакомый ваш Сергей Есенин.

От меня до тебя –
пять часов в плацкарте,
четыреста километров автомобилем,
кривая линия, если смотреть по карте.

Я сижу на Адмиралтейском шпиле -
во мне Питер бьется наркотиком,
бьется насмерть,
в агонии, как при астме,
открепляющейся запчастью,
посудой на счастье –

я выхожу из дома за новым граммом.

От меня до тебя –
кривая кардиограмма,
кончающаяся кругом,
в который, может, ты еще и не пустишь,
оставишь вконтакте другом.

От меня до тебя –
бронированная пустошь,
боги пялятся из машин.
Ты только звони-пиши –
не уходи от меня британцами
без номера на салфетках…

Будь курсом моей реабилитации
от Питера и побочных его
эффектов.

От меня до тебя – чуть меньше,
чем до потери пульса,
чуть больше, чем
«приветики-как-дела».

Я хочу, чтобы под нами
одна улица
делилась
напополам.

От меня до тебя – лайки, репост, коммент,
но ты все равно пока не увидишь главного.
Многостраничный вордовский документ
рифмованно
и внепланово.

От меня до тебя – хабарик и фиточай,
мой универский завтрак
в утренней тишине.
Если спрошу у тебя «встречай
в полвосьмого, завтра?»,
что ты ответишь мне?

Хочется, чтобы в жизни – как в старой повести:
главный герой выходит за пачкой Winston
и шепчет Петербургу «Hasta la vista»
из-за окна ускоряющегося
поезда.

Приезжай прямо в белом своем халате,
От меня до тебя – полмесяца, полдень, полночь!
Знаешь… Моему миллиарду
самых пустых галактик
необходима самая
скорая
помощь.

Я любил ее. Не наверное, и не вроде.

Сомневался в себе, и что дважды два - четыре,
а теперь от моих сомнений меня воротит.
Поменялся бы местом с мишенью в забытом тире
или дал по газам на обрывистом повороте.

Да она-то любила. Я ей говорил об этом,
а она отмахнулась, как от настырной мухи.
Ей так хотелось быть альфой, но только бета
осталась в репертуаре. Ни сном, ни духом
не признавалась мне, что была поэтом.

Когда все закончилось, мне дали ее тетрадку.
(Так на руки маленьким детям дают котенка).
Я рвался к странице новой, как будто в драку.
Смотрелся, как в зеркало. Себя за рукав дергал.
Там были стихи в чернильных кровоподтеках.

Когда все закончилось, я долго курил и плакал,
хотя хохотал над драмой и мелодрамой.
Я вспомнил, как она покрасила губы лаком,
а после я целовал эти почти-что раны.
Я вспомнил, какая была. И она была, как…

Ожившая статуэтка с каминной полки,
гуляющая по крышам. Танцующая в ночи.
Под полной луной ей подпевали волки,
ее единственной песне с названием "Не молчи".
Она носила мои заспанные футболки,

клетчатые рубашки, фенечки, рюкзаки.
Я носил ее номер. В книжечке телефонной,
ключом от двери, к которой сменили уже замки.
Случайно обжег пальцы - где-то играла фоном
ее любимая песня - и стены стали узки.

Ее любимая песня. Про едущий эскалатор,
про то, что ни грамма правды в баннерах за спиной.
Пахло ее белым пористым шоколадом,
который она любила обмакивать в кофе латте,
и пахло еще ночью, что в поцелуй длиной.

Я хотел ей сказать. Когда-нибудь. Может, летом,
Я обещал ей Лето, и Осень, и красный шарф.
Я был ей на все ответом. Носил ее амулетом.
И если молчал о чем-то - боялся порой дышать.
Она, отвернувшись, тихо о чем-то шепталась с пледом.

Я не успел, как на последний поезд.
Может быть, спал, или писал повесть…

Кто-то сказал на ухо про сотню дурных таблеток,
кто-то про рак, а кто-то плел про автомобиль,
про крестики-нолики меж ее нервных клеток…

А я им молчал в лицо, что ее любил.

Мне хочется верить, что просто ушла - кошкой,
сменила стиль жизни, прическу и все номера,
а от меня - устала, множко или немножко.

…Но если уходит кошка,
она идет
умирать.Стэф

я внутри- жестяная. черствая до костей.
я не желаю мужа и не хочу детей.

нечего возмущаться; это ваши слова:
циник- человек у которого мудрая голова.

память не огорчает. сердце не екает под ребром.
если уж умирать, то как Мэрилинн Монро:

записать свой голос на магнитную ленту кассет,
в доме, где кроме виски, больше никого нет.

на день рождения мне следует загадать
много заумных книжек и мировую власть.

если он позовёт, то я просто пойду за ним,
я не буду расспрашивать "что-почему-куда".
если станет темно, я не буду искать огни.
если он позовёт - он и будет моя звезда.

если он загрустит, я не буду ему мешать,
приложу его голову к тёплой своей груди -
пусть почувствует он, как грустит с ним моя душа…
а когда на двоих - то не так тяжело идти.

если он упадёт, я не буду вперёд тащить,
просто рядом присяду и дам ему отдохнуть.
я его не укрою, как самый надёжный щит,
но подам ему меч - тот, который нельзя согнуть.

ели он позовёт, то я просто пойду за ним
без расспросов, сомнений, упрёков и всяких "но".
между нами невидимо вьётся тугая нить…
если я позову - он вот так же пойдёт за мной.

Мы не ровня, увы, друг другу.
Нам с тобою любви не понять.
Ты расскажешь о боли подругам,
Ну а я же с друзьями гулять.

Я в стакане ищу упоенье,
Ты же слезы роняешь на пол.
Нам с тобою не быть к сожаленью,
Отпускаем любовь на простор.

На прогулке увидев друг друга
Спрячем взор, отклонив его вдаль.
Извини за ошибку, подруга,
Извини за страданье. Прощай.

Постоянно думая об одном и том же человеке,
Ты заставляешь себя что-то чувствовать к нему.
Ты представляешь его и себя вместе,
Но думая о нем, ты медленно идешь ко дну.

Его привычки становятся твоими,
А нервы все чаще просят сигарет,
Все чаще твои слова становятся пустыми,
И сдерживать слезы силы больше нет.

А ты просто немного потерпи,
Обещаю, станет легче к утру.
Я знаю что сердце у тебя болит,
И веришь ты только ему одному.

Ты скучаешь и просишь чтобы он вернулся,
Но у него теперь совсем другая жизнь.
Ты вспоминаешь как он нечаянно тебя коснулся,
Душой кричишь: "Вернись, пожалуйста вернись! "

Он медленно и верно тебя топит,
Опомнись, девочка, проснись!
Ты собери сердца своего осколки,
Ведь ты из-за него уходишь вниз.

заливай своё горе водкой
ставь на аву старые фотки
с улыбающимся лицом
пока тебе алкогольно-больно
у меня всё вполне спокойно

"все эти ваши умру-без-его-ресниц" -
элементарны, ватсон, как дважды два.
чувство не измеряют ни в "падать ниц",
ни в мастерстве из букв составлять слова.

это не то, когда в трубке - голос родной,
а оглушительный страх потери сети.
это - открыл в человеке второе дно,
и не просто открыл, а смог его посетить.

и не количество пущенных всуе пуль
в чей-то любимый, вроде бы как, висок,
это заплыть за самый последний буй,
лечь на сильные волны наискосок,

солнцу, не жмурясь, прямо смотреть в лицо,
гладя его по волосам лучей.
можно и золотое носить кольцо,
брак может быть бракован, а ты - ничей.

это не обещания быть твоим,
веки веков с тобою сейчас и здесь.
это когда безумно тепло двоим,
если вы друг у друга
всего лишь
есть”

завари меня, словно чай.
выжми из меня сок.
мне по нервам твои «скучай»,
а «люблю» как выстрел в висок.

и пока ты там
строишь свою жизнь
готовишься к сессии
мотаешься
по клубам и барам,
она вспоминает
те дни
где вы вместе
где вы еще носили
название
«пара».
пока ты выпиваешь
очередной бокал пива
в надежде
утопить в нем
улыбку ее
что снится тебе
каждую среду,
она сидя в кафе
вздрагивает
как от крапивы
когда слышит вашу песню
«one love»
черт побери её!
пока ты смеешься
с красивыми девочками
пытаясь не воскрешать
ее образ
и смех,
она завязывает
волосы ленточкой
и собирает хвост
высоко вверх.
и пока ты, мальчик,
пытаешься жить
говоря себе
мол нет,
я по ней не скучаю,
она мечтает в твоем городе
просто побыть
сидя за чашкой
горячего чая.

и пока ты там
учишь законы Томаса Моргана,
решаешь генетику
и прочую белиберду
он старается
быть сильным
и собранным
но каждую среду
просыпается весь в поту.
и пока ты засыпаешь
на плече
у другого,
он старательно ищет
не такую как ты
и включает в себе
мальчика-казанову
чтобы просто забыть
губы твои.
и пока ты танцуешь,
напевая английские песни,
он включает компьютер
и просто сидит
смотрит фотки твои
читает твои новости,
свежие вести,
а внутри
где-то слева
что-то болит.
и пока ты там, девочка,
пытаешься жить
говоря себе
мол нет,
я по нему
не скучаю
он мечтает
твоего мальчика просто убить
и быть рядом с тобой
днями,
ночами.

и вот так они оба
друг без друга живут
он старательно
а она неумело

и вот так они
каждый день себе врут
мол

«забыла»

«остыл»

«отболело»

правду говорят, что люди как сахар с чаем.
в друг друге не растворяются, если уже остыли.
я по тебе, до сих пор скучаю,
когда вспоминаю, как мы любили.

сегодня между нами одна тысяча пятьсот одиннадцать километров тоски,
уже через несколько дней твоё дыхание обожжёт мне шею.

пускай ожидание встречи рвёт меня на куски,
но близость делает наши сердца краснее.