genirator breda

и пока ты там
строишь свою жизнь
готовишься к сессии
мотаешься
по клубам и барам,
она вспоминает
те дни
где вы вместе
где вы еще носили
название
«пара».
пока ты выпиваешь
очередной бокал пива
в надежде
утопить в нем
улыбку ее
что снится тебе
каждую среду,
она сидя в кафе
вздрагивает
как от крапивы
когда слышит вашу песню
«one love»
черт побери её!
пока ты смеешься
с красивыми девочками
пытаясь не воскрешать
ее образ
и смех,
она завязывает
волосы ленточкой
и собирает хвост
высоко вверх.
и пока ты, мальчик,
пытаешься жить
говоря себе
мол нет,
я по ней не скучаю,
она мечтает в твоем городе
просто побыть
сидя за чашкой
горячего чая.

и пока ты там
учишь законы Томаса Моргана,
решаешь генетику
и прочую белиберду
он старается
быть сильным
и собранным
но каждую среду
просыпается весь в поту.
и пока ты засыпаешь
на плече
у другого,
он старательно ищет
не такую как ты
и включает в себе
мальчика-казанову
чтобы просто забыть
губы твои.
и пока ты танцуешь,
напевая английские песни,
он включает компьютер
и просто сидит
смотрит фотки твои
читает твои новости,
свежие вести,
а внутри
где-то слева
что-то болит.
и пока ты там, девочка,
пытаешься жить
говоря себе
мол нет,
я по нему
не скучаю
он мечтает
твоего мальчика просто убить
и быть рядом с тобой
днями,
ночами.

и вот так они оба
друг без друга живут
он старательно
а она неумело

и вот так они
каждый день себе врут
мол

«забыла»

«остыл»

«отболело»

завари меня, словно чай.
выжми из меня сок.
мне по нервам твои «скучай»,
а «люблю» как выстрел в висок.

"все эти ваши умру-без-его-ресниц" -
элементарны, ватсон, как дважды два.
чувство не измеряют ни в "падать ниц",
ни в мастерстве из букв составлять слова.

это не то, когда в трубке - голос родной,
а оглушительный страх потери сети.
это - открыл в человеке второе дно,
и не просто открыл, а смог его посетить.

и не количество пущенных всуе пуль
в чей-то любимый, вроде бы как, висок,
это заплыть за самый последний буй,
лечь на сильные волны наискосок,

солнцу, не жмурясь, прямо смотреть в лицо,
гладя его по волосам лучей.
можно и золотое носить кольцо,
брак может быть бракован, а ты - ничей.

это не обещания быть твоим,
веки веков с тобою сейчас и здесь.
это когда безумно тепло двоим,
если вы друг у друга
всего лишь
есть”

заливай своё горе водкой
ставь на аву старые фотки
с улыбающимся лицом
пока тебе алкогольно-больно
у меня всё вполне спокойно

Постоянно думая об одном и том же человеке,
Ты заставляешь себя что-то чувствовать к нему.
Ты представляешь его и себя вместе,
Но думая о нем, ты медленно идешь ко дну.

Его привычки становятся твоими,
А нервы все чаще просят сигарет,
Все чаще твои слова становятся пустыми,
И сдерживать слезы силы больше нет.

А ты просто немного потерпи,
Обещаю, станет легче к утру.
Я знаю что сердце у тебя болит,
И веришь ты только ему одному.

Ты скучаешь и просишь чтобы он вернулся,
Но у него теперь совсем другая жизнь.
Ты вспоминаешь как он нечаянно тебя коснулся,
Душой кричишь: "Вернись, пожалуйста вернись! "

Он медленно и верно тебя топит,
Опомнись, девочка, проснись!
Ты собери сердца своего осколки,
Ведь ты из-за него уходишь вниз.

Мы не ровня, увы, друг другу.
Нам с тобою любви не понять.
Ты расскажешь о боли подругам,
Ну а я же с друзьями гулять.

Я в стакане ищу упоенье,
Ты же слезы роняешь на пол.
Нам с тобою не быть к сожаленью,
Отпускаем любовь на простор.

На прогулке увидев друг друга
Спрячем взор, отклонив его вдаль.
Извини за ошибку, подруга,
Извини за страданье. Прощай.

если он позовёт, то я просто пойду за ним,
я не буду расспрашивать "что-почему-куда".
если станет темно, я не буду искать огни.
если он позовёт - он и будет моя звезда.

если он загрустит, я не буду ему мешать,
приложу его голову к тёплой своей груди -
пусть почувствует он, как грустит с ним моя душа…
а когда на двоих - то не так тяжело идти.

если он упадёт, я не буду вперёд тащить,
просто рядом присяду и дам ему отдохнуть.
я его не укрою, как самый надёжный щит,
но подам ему меч - тот, который нельзя согнуть.

ели он позовёт, то я просто пойду за ним
без расспросов, сомнений, упрёков и всяких "но".
между нами невидимо вьётся тугая нить…
если я позову - он вот так же пойдёт за мной.

я внутри- жестяная. черствая до костей.
я не желаю мужа и не хочу детей.

нечего возмущаться; это ваши слова:
циник- человек у которого мудрая голова.

память не огорчает. сердце не екает под ребром.
если уж умирать, то как Мэрилинн Монро:

записать свой голос на магнитную ленту кассет,
в доме, где кроме виски, больше никого нет.

на день рождения мне следует загадать
много заумных книжек и мировую власть.

Я любил ее. Не наверное, и не вроде.

Сомневался в себе, и что дважды два - четыре,
а теперь от моих сомнений меня воротит.
Поменялся бы местом с мишенью в забытом тире
или дал по газам на обрывистом повороте.

Да она-то любила. Я ей говорил об этом,
а она отмахнулась, как от настырной мухи.
Ей так хотелось быть альфой, но только бета
осталась в репертуаре. Ни сном, ни духом
не признавалась мне, что была поэтом.

Когда все закончилось, мне дали ее тетрадку.
(Так на руки маленьким детям дают котенка).
Я рвался к странице новой, как будто в драку.
Смотрелся, как в зеркало. Себя за рукав дергал.
Там были стихи в чернильных кровоподтеках.

Когда все закончилось, я долго курил и плакал,
хотя хохотал над драмой и мелодрамой.
Я вспомнил, как она покрасила губы лаком,
а после я целовал эти почти-что раны.
Я вспомнил, какая была. И она была, как…

Ожившая статуэтка с каминной полки,
гуляющая по крышам. Танцующая в ночи.
Под полной луной ей подпевали волки,
ее единственной песне с названием "Не молчи".
Она носила мои заспанные футболки,

клетчатые рубашки, фенечки, рюкзаки.
Я носил ее номер. В книжечке телефонной,
ключом от двери, к которой сменили уже замки.
Случайно обжег пальцы - где-то играла фоном
ее любимая песня - и стены стали узки.

Ее любимая песня. Про едущий эскалатор,
про то, что ни грамма правды в баннерах за спиной.
Пахло ее белым пористым шоколадом,
который она любила обмакивать в кофе латте,
и пахло еще ночью, что в поцелуй длиной.

Я хотел ей сказать. Когда-нибудь. Может, летом,
Я обещал ей Лето, и Осень, и красный шарф.
Я был ей на все ответом. Носил ее амулетом.
И если молчал о чем-то - боялся порой дышать.
Она, отвернувшись, тихо о чем-то шепталась с пледом.

Я не успел, как на последний поезд.
Может быть, спал, или писал повесть…

Кто-то сказал на ухо про сотню дурных таблеток,
кто-то про рак, а кто-то плел про автомобиль,
про крестики-нолики меж ее нервных клеток…

А я им молчал в лицо, что ее любил.

Мне хочется верить, что просто ушла - кошкой,
сменила стиль жизни, прическу и все номера,
а от меня - устала, множко или немножко.

…Но если уходит кошка,
она идет
умирать.Стэф

От меня до тебя –
пять часов в плацкарте,
четыреста километров автомобилем,
кривая линия, если смотреть по карте.

Я сижу на Адмиралтейском шпиле -
во мне Питер бьется наркотиком,
бьется насмерть,
в агонии, как при астме,
открепляющейся запчастью,
посудой на счастье –

я выхожу из дома за новым граммом.

От меня до тебя –
кривая кардиограмма,
кончающаяся кругом,
в который, может, ты еще и не пустишь,
оставишь вконтакте другом.

От меня до тебя –
бронированная пустошь,
боги пялятся из машин.
Ты только звони-пиши –
не уходи от меня британцами
без номера на салфетках…

Будь курсом моей реабилитации
от Питера и побочных его
эффектов.

От меня до тебя – чуть меньше,
чем до потери пульса,
чуть больше, чем
«приветики-как-дела».

Я хочу, чтобы под нами
одна улица
делилась
напополам.

От меня до тебя – лайки, репост, коммент,
но ты все равно пока не увидишь главного.
Многостраничный вордовский документ
рифмованно
и внепланово.

От меня до тебя – хабарик и фиточай,
мой универский завтрак
в утренней тишине.
Если спрошу у тебя «встречай
в полвосьмого, завтра?»,
что ты ответишь мне?

Хочется, чтобы в жизни – как в старой повести:
главный герой выходит за пачкой Winston
и шепчет Петербургу «Hasta la vista»
из-за окна ускоряющегося
поезда.

Приезжай прямо в белом своем халате,
От меня до тебя – полмесяца, полдень, полночь!
Знаешь… Моему миллиарду
самых пустых галактик
необходима самая
скорая
помощь.

Вы помните, Вы все, конечно, помните, Как я стоял, Приблизившись к стене, Взволнованно ходили вы по комнате И что-то резкое В лицо бросали мне. Вы говорили: Нам пора расстаться, Что вас измучила Моя шальная жизнь, Что вам пора за дело приниматься, А мой удел - Катиться дальше, вниз. Любимая! Меня вы не любили. Не знали вы, что в сонмище людском Я был, как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком. Не знали вы, Что я в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, что не пойму - Куда несет нас рок событий. Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь, Корабль в плачевном состоянье. Земля - корабль! Но кто-то вдруг За новой жизнью, новой славой В прямую гущу бурь и вьюг Ее направил величаво. Ну кто ж из нас на палубе большой Не падал, не блевал и не ругался? Их мало, с опытной душой, Кто крепким в качке оставался. Тогда и я Под дикий шум, Но зрело знающий работу, Спустился в корабельный трюм, Чтоб не смотреть людскую рвоту. Тот трюм был - Русским кабаком. И я склонился над стаканом, Чтоб, не страдая ни о ком, Себя сгубить В угаре пьяном. Любимая! Я мучил вас, У вас была тоска В глазах усталых: Что я пред вами напоказ Себя растрачивал в скандалах. Но вы не знали, Что в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, Что не пойму, Куда несет нас рок событий… .. . . . . . . . . . . . . . Теперь года прошли, Я в возрасте ином. И чувствую и мыслю по-иному. И говорю за праздничным вином: Хвала и слава рулевому! Сегодня я В ударе нежных чувств. Я вспомнил вашу грустную усталость. И вот теперь Я сообщить вам мчусь, Каков я был И что со мною сталось! Любимая! Сказать приятно мне: Я избежал паденья с кручи. Теперь в Советской стороне Я самый яростный попутчик. Я стал не тем, Кем был тогда. Не мучил бы я вас, Как это было раньше. За знамя вольности И светлого труда Готов идти хоть до Ла-Манша. Простите мне… Я знаю: вы не та - Живете вы С серьезным, умным мужем; Что не нужна вам наша маета, И сам я вам Ни капельки не нужен. Живите так, Как вас ведет звезда, Под кущей обновленной сени. С приветствием, Вас помнящий всегда Знакомый ваш Сергей Есенин.

мы все по последней моде сидим на диете:
истощаем души.
от переизбытка эмоций до ощущения
" я никому не нужен".

по последней моде одеты:
маски новых коллекций.
от "наивно-глупые дети" до
" у меня холодное сердце".

мы живем по последней моде.
за улыбкой скрываем обиды.
и за этой высокой модой
мы же сами себя не видим.

"делай что хочешь, но не реви. послушай
напейся, танцуй, поджигай купюры.
последнее дело - выворачивать душу
под звуки шопеновской увертюры ”

Давай с тобой последний раз покурим

И разбежимся, оставляя яркий след?

Давай с тобой больше не будем

Играть во взрослых глупеньких людей?

Давай мы растворимся в этом мире,

Найдя спокойствие в ком-то другом?

Давай не будем вспоминать то лето,

Когда хотели быть только вдвоем?

Прошу, не надо громких угнетающих скандалов.

И наше "все" останется пусть здесь.

Ведь мне тебя всегда немного не хватало,

По этому и разгоралась моя месть.

Не вспоминай, не нужно, будет больно.

А у меня, закуривая вновь и вновь,

Всплывает в памяти совсем невольно,

Как потеряли сокровенную любовь.

Давай с тобой в последний раз покурим,

Поговорив немного о пустом?

Давай уже друг друга мы отпустим,

И потеряемся в чем-то чужом?

Давай с тобой последний раз покурим

И разбежимся, оставляя яркий след?

Давай с тобой больше не будем

Играть во взрослых глупеньких людей?

Давай мы растворимся в этом мире,

Найдя спокойствие в ком-то другом?

Давай не будем вспоминать то лето,

Когда хотели быть только вдвоем?

Прошу, не надо громких угнетающих скандалов.

И наше "все" останется пусть здесь.

Ведь мне тебя всегда немного не хватало,

По этому и разгоралась моя месть.

Не вспоминай, не нужно, будет больно.

А у меня, закуривая вновь и вновь,

Всплывает в памяти совсем невольно,

Как потеряли сокровенную любовь.

Давай с тобой в последний раз покурим,

Поговорив немного о пустом?

Давай уже друг друга мы отпустим,

И потеряемся в чем-то чужом?