DIVERGENT

забить - еще не значит забыть. это значит сбежать. тупо трусливо слиться. а потом время от времени заниматься сжиранием себя изнутри всем этим недосказанным, неразрешенным, сомнительным. это как кошмар, мучающий только по ночам, а днем всё в порядке и жизнь идет своим чередом. такова расплата за неуместный похуизм и не во время сорванные нервы.

— Так что у тебя с Шарлин?
— Вчера у нас была волшебная ночь.
— И ты по-прежнему утверждаешь, что не изменяешь жене?
— Я уверен в этом, искренне, всей душой. Секс через Интернет не измена.
— То есть, как это? 3 часа ночи, жена и дети спят наверху, а ты, внизу, трахаешь тёлку в киберпространстве.
— Во-первых, мы не трахаемся. Мы печатаем на клавиатуре. Во-вторых, и тут ты меня обидел… Шарлин не какая-то там тёлка. Она — биржевой брокер Ральф, притворяющийся какой-то там тёлкой по имени Шарлин.(с) 

Это был один из тех ранних летних вечеров, которые всем по душе. Когда огромный диск солнца, склоняясь к горизонту, но, еще не собираясь коснуться его, заливает город ярким, теплым и слегка красноватым светом. Возможно, только из-за них, иногда, люди не просто терпят пыльный и обычно не слишком приветливый город. Такими вечерами все просто без памяти от него. И неважно кто ты и сколько тебе лет, неважно какое у тебя настроение и как ты себя чувствуешь. Выгляни в окно своей маленькой или большой квартирки, посмотри на колышущиеся при каждом дуновении ветра в мягком свете ярко зеленые листы. Вслушайся в беззаботный детский смех на улице и вспомни, когда ты в последний раз просто гулял, наслаждаясь возможностью вдыхать такой безумно вкусный воздух, испытывая неземное удовольствие оттого, что живешь и оттого, что ты идешь. Идешь без цели, а может быть просто для того, чтобы продлить это мгновение длинною в вечность…

И если мы посмотрим на одну из улиц города этим вечером, то встретим там молодого человека лет двадцати восьми. Он идет вперед, не замечая никого, идет легко и уверенно. Его взгляд направлен куда-то вверх, а его лицо временами принимает мечтательное выражение, иногда его губ касается легкая улыбка. Тем временем вокруг него еще кипит жизнь, понемногу стихая, словно чувствуя приближения ночи. Все эти люди куда-то бегут, иногда даже не отрывая взгляда от тротуара, не замечая никого вокруг. Они очень боятся опоздать, не сделать что-то очень важное, но все равно опаздывают. Иногда даже опаздывают жить, как это ни печально…

Ведь они ищут свое счастье там, где его нет, создают себе кумиров и разочаровываются в них, достигают всего, чего хотят, а потом выбрасывают, потому что им кажется, что это не то, они не умеют ценить счастье, не умеют ценить настоящее, потому что настоящее – это и есть счастье. Каждый момент, который заставляет наши сердца биться чуть быстрее или замирать, когда нам хочется петь или просто улыбнуться, и если слезы стоят в глазах от прилива бесконечной нежности к любимому существу, когда так сильно хочется обнять, и чтобы время остановилось. Когда губы сливаются в поцелуе, и ты уже не можешь думать ни о чем, и вас наполняет чувство благодарности за то, что вы вместе, за то, что вы близки, как никогда.

Это все настоящее. Это есть, и никогда не повторится, но люди не ценят это, они ищут что-то другое, не понимая, что будущее обманчиво, что оно никогда не наступит, что есть только настоящее, и потом можно будет опять найти тысячи причин, и так бездарно все сломать. Люди так торопятся жить, и так много думают о будущем, что забывают про настоящее, как будто они никогда не умрут. Тем не менее, умирают они так, как будто никогда и не жили.

Он просто шел, не замечая никого вокруг, не замечая, как случайные прохожие порой оглядывались и провожали его долгим взглядом, может быть, думая о чем-то своем, может быть, завидуя или восхищаясь непонятной силой. Он был счастлив и дышал этим счастьем. Если бы от счастья люди излучали свет, то вокруг него был бы яркий и теплый ореол. Сейчас он бы мог согреть любого, мог все простить и все забыть, мог поверить кому угодно и во что угодно. Но он просто смотрел на облака, и его воображение услужливо складывало их в разные картинки, он ощущал теплое дуновение ветра, растрепавшего его волосы, и слышал только пение птиц, не замечая городского шума.

Он шел и размышлял о причинах своего счастья. Разумеется, этот человек любил ту единственную и неповторимую. Он вспоминал и перебирал в памяти все, что сохранилось в его сердце. Случайное знакомство, первая встреча. Он вспоминал все, что было сказано тогда. Симпатия, вспыхнувшая, как сухой костер в летнюю ночь. Долгие беседы ни о чем, первое прикосновение…

Прогулки по осеннему парку и тот незабываемый, казалось бесконечный листопад. Он помнил, как убирал случайно упавший листик из ее волос, помнил тот аромат, который не возможно ни с чем сравнить, помнил, как замирало сердце. Помнил, как у нее замерзли руки, а он согревал их своим дыханием. Помнил тот первый поцелуй на лавочке у клумбы желтых цветов с непонятным названием, она еще так искренне удивилась, что можно этого не знать. Она рассмеялась тогда, а он поцеловал ее в носик.

- Мы будем вместе?
- Да, ведь я тебя люблю…
С тех пор прошло много времени, и они были вместе. Влюбленность прошла, но нежность и любовь остались. Сердце уже не замирало от звуков ее голоса, оно просто любило, и если ее не было рядом, то ему очень-очень сильно не хватало тепла нежных рук. Ее не было с ним уже некоторое время, и тень, временами набегавшая на его лицо, выдавала волнение, но она так же быстро уходила, и он улыбался вновь, он был счастлив, потому что сейчас любимая была там, где должна была родить ему сына. Его сына. Их единственного и неповторимого малыша.

Они давно мечтали о нем, много беседовали об этом, гуляя по парку или просто за ужином. Представляли, как он впервые заплачет, как впервые засмеется, как впервые скажет то единственно верное слово «Мама». Разбудит их темной ночью, просто потому, что ему захочется почувствовать, что он не один и что его любят, а может и не только по этой причине. Сделает свой первый шаг, такой маленький шаг для всего человечества и такой большой для него…

Наконец он подошел к своему дому, прошел мимо вечно болтающих бабушек у подъезда, даже не заметив их. Поднялся в лифте на нужный этаж, зашел в квартиру, в очередной раз подумал, о том, как тут пусто без нее. Поужинал. Разделся. Лег спать. Вдруг его взгляд упал на фотографию любимой. Губы расплылись в мягкой улыбке, и глаза прикрылись. Он был счастлив. Поэтому его не смутил тот факт, что ее фотография была в черной рамке. Не смутило и то, что ее уже год не было с ним. Ошибка врача при родах, и не стало ни ее… ни их ребенка… но он ждал, и будет ждать… человек, обреченный на вечное счастье…

Две девочки, назовем их А и Б, вместе вспоминали одну вещь из прошлого. Они обсуждали рисунок, висевший на стене у лестницы, когда они учились в начальной школе. Изображение девочки, которая собирала цветы на фоне

ярко-красного заката.
А говорит: «Как трогательно. Ты говоришь о нарисованной девочке в чудесном желтом платье?»
Б отвечает: «Нет, платье на ней было красным, прямо как закат.»
— Оно было красным!
— Нет, оно определённо было жёлтым!
— Хорошо, давай тогда поедем и посмотрим.
И вот они с волнением достигли старого, вызывающего ностальгию здания школы.
Какого цвета было платье девочки?
У него не было цвета. Это был черно-белый рисунок. Совершенно черный силуэт в совершенно чёрном платье. Но в воспоминаниях обеих девочек платье на картинке было цветным.
Понимаешь? Человеческие воспоминания слишком туманны. Черно-белое кажется цветным, события более волнующими, вещи приукрашиваются… Всё кажется более значимым, чем на самом деле.

Успеть.
Как-то очень давно мне задали вопрос - мол, а что бы ты сделал, если узнал бы, что через неделю двинешь коньки?
Я уже тогда не был любителем рассуждать о подобных темах, но почему-то задумался. И оказалось, что за последнюю неделю жизни можно успеть уйму важных и неважных вещей, глупых и нужных. Мы насчитали штук двадцать важных - неплохо для срока в семь дней, согласен.

Но к черту болтовню о смерти. Потому что я вот вспомнил об этом разговоре, и понял - важно не то, сколько можно успеть сделать, а то, что я никогда бы не успел сделать за неделю.

Я не успел бы, вдрызг пьяный, петь в каком-нибудь дублинском караоке-баре, спустой бутылкой чужого виски в руке, петь что-нибудь безнадежно русское, какого-нибудь толкового "Лорда Грегори" на мотив"Greensleeves", и чтобы завсегдатаи-ирландцы подпевали, абсолютно незная слов, но до неприличия душевно.

Я не успел бы целоваться под проливным дождем, как мечталось лет в четырнадцатьи до сих пор; самым банальным образом - оба мокрые насквозь, ошалевшие от стенводы по все стороны от нас, соль на губах и теплые руки, волосы щекочут лицо;люди вокруг бегут под козырьки, прикрываются пакетами и сумками, в паникераскрывают зонты - а мы стоим на улице посреди грома и водопада и целуемся, молодые счастливые придурки, уже не видя ничего из-за заливающей глаза воды, ноощутимо чувствуя, что в этом большом тонущем городе нет никого, кроме насдвоих.

Я не успел бы станцевать где-нибудь на хоповском баттле; предварительноистрепав все нервы в решето и несколько раз почти передумав, чтобы потом вдругвыйти и понять, что зала больше не существует, есть только я и музыка; вспомнивв последний момент все связки и попадая в бит сердцебиением; танцевать для себяи улыбаться; а потом закончить и увидеть, что улыбался не только я один.

Я не успел бы в каком-нибудь малознакомом городе бежать со всех ног напоследний троллейбус с компанией людей, знакомых мне часов шесть от силы; вкармане у меня только восемь рублей и подозрение, что мне этого не хватит; мыплюхаемся на заднее сидение с рюкзаками и гитарами, и сваливаем в кучу всюимеющуюся мелочь, чтобы заплатить за проезд - кондуктор ругается, мы дурачимся, а мне хорошо, черт; и в этот момент я как никогда верю в судьбу и в неслучайныевстречи; конечная троллейбуса, мы не знаем куда идти дальше, и решаем идти назакат.

Я не успел бы играть в крестики нолики на песке какого-нибудь Золотого берегаили Гавай, прямо на границе голубого океанского простора; я играю спройдохами-серферами, загорелыми и хитрыми как тысяча бесов, моя холоднаябутылка апельсинового сока против их браслета с ракушками и амулета с акульимклыком; опять проигрываю, ради смеха мне дают встать на доску - меня сбиваетпервая же волна и я мешком валюсь в воду; хохот с берега, белые зубы и белоесолнце, играющее на моей мокрой перепуганной физиономии; выползаю на берег имне дарят браслет с ракушками - мол, заслужил.

Я не успел бы наконец выпустить свой сборник стихов, презентовать его вкаком-нибудь крошечном арт-кафе, бояться, что не придет никто; и в результатеувидеть, что не всем нашлось места. Оглушенным и глупо улыбающимся сесть читатьизбранное из свежей, пахнущей типографской краской книги; смущаться изапинаться, мучительно краснеть - а потом заметить, что люди слушают твоистихи, затаив дыхание, что им правда нравится, а в углу, будто не причем, сидиттвой главный критик, рассматривает интерьер и едва заметно усмехается в твоючашку кофе.

Я не успел бы завести себе огромного пса - дога, мастифа, или может быть сноваротвейлера; вырастить его ленивой добродушной скотиной, абсолютно не годящейсядля охраны, бороться по утрам за подушку и вместе шугать голубей в городскомпарке, прятать от него свой завтрак и отпихивать задницу, загораживающуютелевизор; придумать ему как минимум три клёвых имени, так и не суметь выбратьлучшее и звать его просто "чувак" или "ну и где опять моитапки!? "

Я не успел бы встретить новый год под снегопадом где-нибудь на огромнойгородской площади - вокруг куча счастливых людей, все кричат и обнимаются -абсолютно незнакомые друг с другом люди; и к ощущению праздника добавляетсячувство, будто кончилась война; пахнет порохом и морозом, снег падает наресницы и тает на языке, как в детстве; рядом пролетает снежок; компания, человек десять, лепят снеговика - ты идешь к ним, шаря в рюкзаке и думая - чтобы предложить вместо морковки.

Я не успел бы застать рассвет на крыше высоченного нью-йоркского небоскреба;небо наливается бирюзовым, но внизу еще гораздо больше фонарей-звезд, чемвверху; термос уже почти остыл, вечеринка кончилась, кто-то рядом спит нарасстеленном пледе, а ты с красными глазами сидишь на самом краю и смотришь напросыпающийся огромный город далеко внизу, и дует ветер - только в такой час онпахнет почему-то не дымом и бетоном, а дождем и дикими травами.

Величайшее благо это мира - то, что мы редко когда умираем через неделю. И то, что мы можем успеть за жизнь, гораздо важнее и круче всей болтовни онесбывшимся. Поэтому в часы, когда мне особенно грустно, я вспоминаю вкусирландского виски, которого никогда не пил, соленую прохладу весеннего дождя, лихую резкость хип-хоповских битов, дребезжание старого троллейбуса, теплотуавстралийского песка, запах типографской краски, шелковистую шерсть пса, запахфейерверков и хвои и стальную красоту нью-йоркского рассвета.
И когда я понимаю, что это лишь малая часть несделанного, несовершенного, грядущего, осуществимого - в квартире становится тесно от расправленныхкрыльев.

По какому принципу Бог отправляет нас на землю на определенный континент? Почему он выбирает именно это место? Неужели перед тем как дать нам жизнь он не интересуется у нас, куда бы мы хотели отправится?
Или… мы говорим ему, но потом мечтаем о другом месте. В этом и заключается суть: чтобы мечтать. Перед тем как родится в теле маленького малыша, мы выбираем то место, где бы хотели провести на земле свою человеческую жизнь. Но со временем наша душа меняется и мы хотим другое место. И мечтаем о том, какая жизнь была бы на том континенте или в другой стране. Если бы получали то, что хотели: выбрали именно ту страну, именно то место, то у нас все бы было и мы не смогли мечтать. А человек, который не мечтает, не имеет своих красок в голове, у него затухает душа и в итоге может превратится в камень. Отсюда и появляются злые люди. когда-то у них было все. Может быть в прошлой жизни… Но душа одна, и если ты поранишь её сейчас, то рубцы останутся навечно.
А что делать людям, которые понимают, что их родная страна теснит их? Я люблю свой язык, обряды, традиции, природу. У нас красивая природа. Но… душа принадлежит к другому месту. От одной природы сердце замирает и с шумом падает вниз. Такая густая зелень, что солнце не может проникнут в глубь леса и ты думаешь, что там сумерки. И только в некоторых местах лучики пробиваются сквозь листву. И это место поистине красивое, манящие, загадочное. Деревья покрыты мхом. Там дождь иначе льет. Хочется поднять голову, чтобы капли целовали своей легкой прохладой твое лицо. А их разговорный язык, заставляет наслаждаться им.
Там душа поет, а здесь она мечтает.