Keep calm honey

I know I love you because I want to get you soup when you’re sick. Not only do I want to get it for you, I want to make it for you so you can eat something made with love instead of with crushed insects and preservatives. I know I love you because I want to slap anyone who hurts you, even if it’s your boss. I want to hold you when you’re having a nightmare and kiss the spot that hurts when you bump into something. I know I love you because I want you to be healthy even when you’re not sick, and that’s why I keep bugging you to change your crappy eating ways even though I know you’re over hearing about it.

I know I love you because I worry about the stuff only people who love you worry about, like the amount of quality sleep you get a night and how much you drink when you’re sad and whether you’re getting enough vitamin B. Like probably more than your mom does, I’m not sure she especially cares about vitamin B. I know I love you because I freak out when you’re obviously disintegrating yet too stubborn and too “I’m fine” to actually go to the doctor, even though I do that sort of thing myself.

I know I love you because I think you’re beautiful even when you’re not. And I don’t mean good-looking, I mean beautiful, beautiful like there’s something pervasive and magnetic about you that comes through even when you look positively bad. I think you’re beautiful even when you’re hungover and puking your guts out, covered in hives, or when half your face is purple and swollen because you decided to cosplay Fight Club and punched yourself in the eye too hard. I know I love you because I think you’re beautiful even when you’re wearing Crocs and that’s no small accomplishment.

I know I love you because I can’t abandon you, not even when you’re being a dick. Not even when you’re being ten dicks. Normally I don’t put up with that sort of behavior but I love you and I understand you’re stressed or frustrated or PMS-y so I’ll let it slide for a little bit. But I also love you enough to call you out on it when it gets to be too much. I know I love you because only people who love you care to say something about your bad behavior instead of saying nothing and just calling you an asshole behind your back.

I know I love you because I want to listen, I really do. I don’t have anywhere to be that can’t wait for a while and I’m not checking my phone, in fact turned it off and buried it in the cushions the moment you said you needed me. I’m here for you and that other thing can wait.

I know I love you because I’m truly concerned with how your life turns out. It’s not just that I want you to “be happy” or attain that vague self-helpy “inner peace” bullshit we’re all supposed to aspire toward, I want you to express yourself and be fulfilled and feel like you’re living life for a good reason, not just passing the time. I want everything to work out for you the way it should and I want to be there for it, occasionally with champagne.

And I’m genuinely convinced that I love you because I want to do things for you that I don’t want to do for anyone, ever. Examples: I’ll babysit your loud sticky children when you have them. I’ll bring you ice water and take care of you when you eat too much ecstasy like an idiot. I’ll even stand there patiently with a video camera as you attach piranhas to your nipples when you’re broke and trying to get on Jackass, all that and more. That’s how I know I love you, and I hope you know it too.

Read more at https://thoughtcatalog.com/2012/how-i-know-i-love-you/#KGjzqMuZyg7JdJVg.99

Я бы тебя на руки взял,
я бы тебя взял и унес,
тихо смеясь на твои "нельзя",
вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку в тебя бы вгляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных "бы",
о которые мы расшибаем лбы.

Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

Знаю я - они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь, -
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.

И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.

Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: "Добрый вечер! "
Я отвечу: "Добры вечер, miss".

И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, -
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.

Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное, -
в море брошусь,
густое,
зловещее, -
и спасу тебя!..
Это будет
сердцем велено мне,
сердцем велено…
Но ведь ты же
сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама готова спасти других
от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла не накопишь.
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь…
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.

Хоть нарочно,
хоть на мгновенье, -
я прошу,
робея, -
помоги мне в себя поверить,
стань
слабее.

В день, когда ты уйдешь,
дождь зарядит сильнее,
вместе с этим дождём всё покатится вспять…
в этот день, как назло,
я тобой заболею,
а лечить будет та, что умеет прощать…

В день, когда ты уйдешь,
вдруг не станет покоя
тем, кто долго мечтал прыгнуть в койку с тобой…
гордость — та же игра,
только кто ж тут виною,
что вдвоём увлеклись этой самой игрой…

В день, когда ты уйдёшь,
та, что рядом, заплачет,
в этот день я пойму наказанье своё -
лучше всю эту жизнь
за тобой по-собачьи,
чем без лишних проблем Богом быть для неё…

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существованье, не стало
мое существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединенья… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

На прения с самим собою ночь убив, глотаешь дым, уже не прочь в набрякшую гортань рукой залезть. По пуговицам грань готов провесть. Чиняя себе правёж, душе, уму, порою изведёшь такую тьму и времени и слов, что ломит грудь, что в зеркало готов подчас взглянуть. Но это только ты, и жизнь твоя уложена в черты лица, края которого тверды в беде, в труде и, видимо, чужды любой среде. Но это только ты. Твоё лицо для спорящей четы само кольцо. Не зеркала вина, что скривлен рот: ты Лотова жена и сам же Лот. Но это только ты. А фон твой - ад. Смотри без суеты вперёд. Назад без ужаса смотри. Будь прям и горд, раздроблен изнутри, на ощупь твёрд.

они пишут стихи в своих блокнотах
без единой помарки
и все так нежно- метко

но, знаешь, детка

я готов ждать тебя под аркой,
не придавая времени значения,
не подвергая его счету.

и еще

это, конечно, совсем по олдскулу,
но я отдал бы душу черту,
чтоб еще раз
поцеловать
твои скулы.

Не привыкайте никогда к любви!
Не соглашайтесь, как бы ни устали,
Чтоб замолчали ваши соловьи
И чтоб цветы прекрасные увяли.

И, главное, не верьте никогда,
Что будто всё проходит и уходит.
Да, звёзды меркнут, но одна звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!

Не привыкайте никогда к любви,
Разменивая счастье на привычки,
Словно костёр на крохотные спички,
Не мелочись, а яростно живи!

Не привыкайте никогда к губам,
Что будто бы вам издавна знакомы,
Как не привыкнешь к солнцу и ветрам
Иль ливню средь грохочущего грома!

Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь
Встречать, терять и снова возвращаться,
Но если вдруг вам выпала любовь,
Привыкнуть к ней - как обесцветить кровь
Иль до копейки разом проиграться!

Не привыкайте к счастью никогда!
Напротив, светлым озарясь гореньем,
Смотрите на любовь свою всегда
С живым и постоянным удивленьем.

Алмаз не подчиняется годам
И никогда не обратится в малость.
Дивитесь же всегда тому, что вам
Заслужено иль нет - судить не нам,
Но счастье в мире всё-таки досталось!

И, чтоб любви не таяла звезда,
Исполнитесь возвышенным искусством:
Не позволяйте выдыхаться чувствам,
Не привыкайте к счастью никогда.

Когда ты решишься в любви открыться
Однажды и навсегда,
Возможно, вначале она смутится
И сразу не скажет "Да".

Ну что же, не надо обид и вздохов!
Тут только не спорь и жди.
Смущение это не так уж плохо,
Все главное - впереди!

И вряд ли всерьез что-то будет значить,
Когда на твои слова
Она вдруг потупится и заплачет
Иль даже сбежит сперва.

Ведь слезы такие звучат, наверно,
Как пение соловья.
Слезы, ей-богу, совсем не скверно,
Считай, что она - твоя!

А впрочем, бывает и невезенье,
Когда прозвучит ответ
На фразы, полные восхищенья,
Сурово и горько: "Нет".

И все-таки если не потеряться,
А снова идти вперед,
Если надеяться, добиваться,
Быть сильным и нежным, то, может статься,
Счастье еще придет!

Но если ничто ее не встревожит
И с милою простотой
Она тебе дружбу свою предложит,
Вот тут даже бог тебе не поможет,
Простись и ступай домой!

Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.

Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет

И все же с годами былые средства
Как-то меняться уже должны.
И прежний надзор и контроль, как в детстве,
Уже обидны и не нужны.

Ведь есть же, ну, личное очень что-то!
Когда ж заставляют: скажи да скажи! -
То этим нередко помимо охоты
Тебя вынуждают прибегнуть к лжи.

Родная моя, не смотри устало!
Любовь наша крепче еще теперь.
Ну разве ты плохо меня воспитала?
Верь мне, пожалуйста, очень верь!

И в страхе пусть сердце твое не бьется,
Ведь я по-глупому не влюблюсь,
Не выйду навстречу кому придется,
С дурной компанией не свяжусь.

И не полезу куда-то в яму,
Коль повстречаю в пути беду,
Я тотчас приду за советом, мама,
Сразу почувствую и приду.

Когда-то же надо ведь быть смелее,
А если порой поступлю не так,
Ну что ж, значит буду потом умнее,
И лучше синяк, чем стеклянный колпак.

Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети, они же не вечно дети!

И ты не сиди у окна упрямо,
Готовя в душе за вопросом вопрос.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама.
Пойми. И взгляни на меня всерьез.

Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!

Друг без друга у нас получается все

В нашем жизненном трудном споре.

Все свое у тебя, у меня все свое,

И улыбки свои, и горе.

Мы премудры: мы выход в конфликтах нашли

И, вчерашнего дня не жалея,

Вдруг решили и новой дорогой пошли,

Ты своею пошла, я - своею.

Все привольно теперь: и дела, и житье,

И хорошие люди встречаются.

Друг без друга у нас получается все,

Только счастья не получается…

Я, когда тебя увидела, у меня сердце остановилось…
Я тогда поняла, что у меня жизнь изменится.
Я тогда видела глаза твои наглые и понимала, что покоя с тобой не будет.
Но мне это было неважно. И я поняла, что я тебя ждала… всегда…

Я разлюбил тебя… Банальная развязка. Банальная, как жизнь, банальная, как смерть. Я оборву струну жестокого романса, гитару пополам — к чему ломать комедь! Лишь не понять щенку — лохматому уродцу, чего ты так мудришь, чего я так мудрю. Его впущу к себе — он в дверь твою скребётся, а впустишь ты его — скребётся в дверь мою. Пожалуй, можно так с ума сойти, метаясь… Сентиментальный пёс, ты попросту юнец. Но не позволю я себе сентиментальность. Как пытку продолжать — затягивать конец. Сентиментальным быть не слабость — преступленье, когда размякнешь вновь, наобещаешь вновь и пробуешь, кряхтя, поставить представленье с названием тупым «Спасённая любовь». Спасать любовь пора уже в самом начале от пылких «никогда!», от детских «навсегда!». «Не надо обещать!» — нам поезда кричали, «Не надо обещать!» — мычали провода. Надломленность ветвей и неба задымлённость предупреждали нас, зазнавшихся невежд, что полный оптимизм — есть неосведомлённость, что без больших надежд — надёжней для надежд. Гуманней трезвым быть и трезво взвесить звенья, допрежь чем их надеть, — таков закон вериг. Не обещать небес, но дать хотя бы землю. До гроба не сулить, но дать хотя бы миг. Гуманней не твердить «люблю…», когда ты любишь. Как тяжело потом из этих самых уст услышать звук пустой, враньё, насмешку, грубость, и ложно полный мир предстанет ложно пуст. Не надо обещать… Любовь — неисполнимость. Зачем же под обман вести, как под венец? Виденье хорошо, пока не испарилось. Гуманней не любить, когда потом — конец. Скулит наш бедный пёс до умопомраченья, то лапой в дверь мою, то в дверь твою скребя. За то, что разлюбил, я не прошу прощенья. Прости меня за то, что я любил тебя.

Ты скажи слезам своим «спасибо», их не поспешая утереть. Лучше плакать, но родиться — ибо не родиться — это умереть. Быть живым — пусть биту или гнуту, — но в потёмках плазмы не пропасть, как зеленохвостую минуту с воза мироздания украсть. Вхрупывайся в радость, как в редиску, смейся, перехватывая нож. Страшно то, что мог ты не родиться, даже если страшно, что живёшь. Кто родился — тот уже везучий. Жизнь — очко с беззубою каргой. Вытянутым быть — нахальный случай, будто бы к семнадцати король. В качке от черёмушного чада, пьяный от всего и ничего, не моги очухаться от чуда, чуда появленья своего. В небесах не ожидая рая, землю ты попрёком не обидь, ибо не наступит жизнь вторая, а могла и первая не быть. Доверяй не тлению, а вспышкам. Падай в молочай и ковыли и, не уговаривая слишком, на спину вселенную вали. В горе озорным не быть зазорно. Даже на развалинах души, грязный и разодранный, как Зорба, празднуя позорище, пляши. И спасибо самым чёрным кошкам, на которых покосился ты, и спасибо всем арбузным коркам, на которых поскользнулся ты. И спасибо самой сильной боли, ибо что-то всё-таки дала, и спасибо самой сирой доле, ибо доля всё-таки была.