Несвойственности

Если бы мы писали общую песню…

Она была бы про твои инопланетные глаза.

Она была бы всех песен интереснее,

Глубже и честнее, ты «за»?

Я бы мир подарила за эти тексты.

За твою рифму и такой родной мотив.

Твоя муза ценит моё кокетство,

Давай всё на лист, пока не убит.

Если бы мы с рождения жили по соседству,

То написали бы уже кучу книг,

Мы бы стали знамениты с детства,

Мы бы и Чехова вызвали на ринг.

Я бы писала про твой голос родной,

Про твоё самое удобное плечо.

Про то, что ты никогда не будешь мой,

Я бы ушла… но ты же скажешь: «ещё».

Ты бы писал про мой смех и вечера с гитарой.

Про то, как понимаешь меня.

Про то, как сложно быть писателей парой

И за это всё ненавидеть себя.

Сегодня особенная грусть внутри.

За окном еще такая жуткая гроза.

Я буду ждать, ты, главное, приходи.

А насчет песни, я ведь всегда «за».

Я уберусь в твоей голове,

Буду безропотно следовать за тобой.

Найду тебе путь во мгле.

Затем резко пойму – не мой.

Я буду самой верной.

Где ты – там и я.

Даже идеалом наверное.

Больше всех ценить тебя.

Беспрекословно выполнять, что захочешь.

Верным псом ложиться в постель.

Буду пером твоим между строчек.

Но удержать меня не смей.

Есть проблемы? Не станет.

Убить всех вокруг? Помогу.

А потом резко что-то накатит.

И убегаю, словно в бреду.

Как удар под дых.

Не звони и руки убери.

Никаких истерик навзрыд.

Удали всё и пожалуйста, ничего не говори.

Ты болеешь, тут вот таблетки.

Я нежности принесла и немного книг.

В память меня не стоит так едко.

Я лучше пойду, пока не привык.

Я воплощение одиночества.

Скрытого такого, не ищи подвоха.

Тут не нужны пророчества.

Мне тесно уже, мне плохо.

Это, знаешь, как сначала на пирсе,

А потом резко где-то на дне.

Вечный бардак в мыслях.

Зато неплохо убираюсь у других в голове.

Это вечное – всё в твоих руках.

Как же вы не понимаете,

я не хочу, чтобы это чёртово ВСЁ было в моих руках.

Я сама хочу быть в чьих-нибудь руках.

Сидеть и думать только о том,

какой же сегодня теплый ветер

и как он вовремя доносит ароматы цитруса

прямо с моря.

Шутка ли, но я сегодня открыла глаза,
А ты этим утром во мне не проснулся.
Это и стало концом моего рассказа.
Странно говоря, мир вокруг даже не перевернулся.
Будто забылось всё и разом.
Спасибо за 2 месяца влюбленности.
Первый раз оно всегда прекрасно.
Спасибо и за 10 месяцев отрешенности.
Это опыт, а значит всё ненапрасно.
Не хватило смелости сказать тебе всю правду сразу.
Вот и правильно, значит, не такая уж я и зараза
Слышу твоё имя и, знаешь, дышится легче.
Милый, пожалуйста, не просыпайся.
Прощаюсь, не до встречи.

Хочется написать так, чтобы ты всё прочитал и понял.

В каких я была агониях, о чем молила по ночам и мечтала:«руки к твоим плечам».

Но, во-первых: ты никогда не прочитаешь и, тем более, не поймешь.

Ты же немного другими темами живешь.

Да и я неособо сильна в таких отраслях,

Так что –увы и ах.

Тем не менее за этот срок многое поменялось, Черныш.

Когда все говорят, а ты молчишь, знаешь

Вырабатывается чудодейственное осознание.

Мне уже не нужен дебош и всяческие скитания.

Я с какой-то радости серьезнее и сентиментальнее.

А самое ужасное – я стала Девочкой, странно повзрослевшей Ей.

И всё разобраться не могу- грустно мне теперь или веселее.

Черныш представь,

Я слушаю, как 15-летний мальчик рассказывает о Любви

И свято, беспрекословно ему верю.

А старик на лавочке говорит: «Сейчас такое время»,

По-моему эта правда имеет место быть.

И ты пожалуйста прости, если когда-нибудь выйдет меня простить.

Кстати счастье, мне говорили, можно найти, даже бродя по тропинкам за углом.

Но, ты же понимаешь, какой тогда получится дурдом.

А я, Черныш, гордо верю, что после того, как от тебя уходят палачи,

И карты выпадают не той масти, вдруг всё это заканчивается.

Мы молчим…

И только так понимаем – настало счастье.

Думал, вылечился?

И стихов не видать,

А что оказалось в итоге?

Чтобы забыть, нужно душу продать,

Сжечь, избежать и запрятать всё живое.

На улице твоё второе лето,

А люди бабочки, только без крыльев.

Никак не забудешь, что там где-то

Вы были совсем иные?

Вот опять, как терновник,

Маешься, лязгаешь по памяти клювом,

Главное: больше не ранься об «шиповник»,

Дабы не ходить таким угрюмым.

У него, знаешь, слишком красивые пальцы

«Обнимай меня, но не убей».

Мы с ним городские неандертальцы,

Со свойственной нам нахальцей и четкой линией бровей.

У него нервная ухмылка и слегка нетрезвый взгляд.

И кажется, что один шаг не в ту сторону

И мне выпишут наряд.

Видимо, я пропустила древнейший обряд,

В итоге которого я осталась курносой дурочкой,

А он бродит по, только нам знакомым улочкам,

Только уже победителем и не факт,

Что честны правила, но итог

Явно и решительно приводит его в восторг.

У него уже появилась седина и пару морщин, едва заметных.

Чему радуется и даже немного горд.

На эту тему мои мысли слишком некорректны,

Но действительно, от этого у него стал ещё выше сорт.

На вкус он кислый и приторный, и проникает, как вирус.

Его хоть запивай литрами, всё равно останется привкус.

От него хоть уезжай километрами, всё равно останутся его следы

Из-за него люди становятся поэтами,

Он же абсолютно не из той среды.

Ком в горле и совсем не знаешь, как начать.

Лучше потише говорить или покричать?

Во всяком случае, скажу – как умею.

Надеюсь, что потом не пожалею.

Дело в том, что романтика и медленные мотивы,

Хорошее поведение и манеры не про нас.

Мы по жизни несдержанны, циничны и строптивы,

Так что, извини, но я в таких признаниях, увы, не асс.

Вобщем, вспоминая наше лето,

наше море, все эти рассветы,

Что-то мигает у глаз

И сваливает, куда-то в Ницы

Из-за этих дублей мне совсем не спится.

Как бы ни спиться, не рассекретиться, не расшухериться

Но там, в душе, невероятное творится.

И оно, поверь, совсем не греет и не ласкает.

Я люблю тебя, до дрожи в ключицах,

И похоже уже не смогу починиться,

Хотя кто его знает.

А потом, котик, ты погромче говори.

Про потерявшуюся Элли, которую в детстве так ждала,

Хоть она и не пришла, её никогда не винила,

Ведь в стране чудес тоже есть свои дела.

Говори, как жутко смотреть на веселящегося человека,

Зная, что он неизлечимо болен.

И не забудешь его, минимум, до следующего века.

Хотя мы оба знаем – он волен,

В любой момент выйти из твоей головы.

Говори, от чего рождается всё это «псевдоискусство»,

Одновременно так чувственно и так грустно,

Хоть и большая часть сказана лишь устно.

Говори про то, как в холод прятались в подъездах.

Как ловили прекрасное в билетиках проездных,

(Прятались от себя, поэтому платили за чужих).

Рассказывай же, как пыталась отвести взгляд,

Чтобы не увидели, что изнутри уже распят,

Уже кровь остановлена и коркой покрыты раны,

А той войны ты не слушатель, ты ветеран.

Говори, как цугцвангом подставляла себя много раз,

И скажи, котик, тебя кто-нибудь тогда спас?

Расскажи, как тебе попадались люди не той масти,

И не смотря на все страсти, там ведь никогда не было счастья.

Говори, как доказывала себе, что с другими тоже хорошо,

Что другие тоже греют.

Но разве, котик, от этого тебе было веселее?

Ещё не время, котик, всё рассказывать. Совсем не время.

Так что ты неси сама это бремя. Ты, пока, стань ещё сильнее,

Но, ради меня, не становись добрее, оставь их, уходи скорее,

Прошу в который раз!

Я не слушаю. Тогда Бог обижается, уходит, но отдаёт мне пас.

Давай же, прояви смекалку.

Проверь меня на закалку,

А я тем временем заколку

Небрежно вытащу из волос.

Кто в эту игру принёс

Столь нежелательные изменения?

Если кому интересна моя точка зрения,

То, извините, но я не могу больше всерьёз.

Согласно. Глупо. Но здесь бытуют мнения,

Что Чубе всегда не хватало умения и терпения.

Обидно. Почти до слёз.

Давай больше без мечт, снов и грёз.

Давай пожестче и поправильнее,

Чтобы больше не было мании

На, такого рода, скитания.

Чтоб поменьше спрос,

А на немой вопрос. Давай уже повыше нос.

Мне бы блокнот побольше в диаметре,

Чтобы влезало всё не человечье.

Мне бы нервы стальные,

Чтобы, когда тебя обнимала-

Мне не хотелось ещё крепче.

Мне бы не умирать каждой четной средой,

Каждым субботним вечером,

Из-за того что, вроде бы, время совсем не лечит.

Мне бы признаться хотя бы самой себе, хотя бы в том,

Что: «да, сдаешь позиции»…

И ведь никогда не закончится всё это,

А главное – и никогда не повторится.

Нет, увольте. Не ко мне нужно идти за помощью.

Я катастрофически мало дарила маме цветов.

Я врала беспомощным так, что, будь здоров.

Я закапывала трупы душ, копала и плакала.

Я не вычисляю квадратные корни, считаю птиц знаками.

Я держу в себе войну непонимания, обет доверия.

Я разрушена полностью. Не верь мне.

Не на мои руки ложатся умирать.

Но для моих ушей много говорить и врать.

Я не засыпаю без музыки, но легко обхожусь без людей.

Я непостоянна, вспыльчива и честная. И от этого ещё злей.

Нет. Увольте. Не ко мне нужно идти за помощью,

Чтобы оставаться целей.

Это дело случая. Дело глаз.

Дело закрыто. Оно теперь не про нас.

Сказать, что ненавижу себя за эти стихи

Нет смысла. И по-прежнему в голове

I miss you /

В горле застряло слишком много птиц

Слишком много фраз, острых много спиц.

Наверное, на мне этот чертов сглаз.

Ведь обещаю и не выполняю,

Уже в который раз.

А, первым не всегда легче.

Легче, когда ты «пас».

Повториться много раз, чтобы понять истину?

Едва ли. Едва ли это сломает систему.

Я часто вру. Но чащу вру, что вру.

Надеюсь, когда-нибудь ты меня… а лучше я тебя пойму.

Зима измеряется снегом, я измеряюсь в строках.

Моя правда всегда будет протекать в потоках,

Которые балуются и веселятся с серьёзным лицом.

А встреча с реальностью – знакомство с концом.

Кстати, я искренне надеюсь, что сейчас

Я всё расставлю по своим местам,

Чтоб, прям в самый раз.

Меня, как всегда, слишком много снаружи

И болезненно мало внутри.

Я наступаю на грязные лужи,

Голос мой изрядно простужен,

И знать совсем не нужно,

Что же там впереди.

Тут зима набирает обороты,

И я набираюсь сил.

А мы сумасшедшие идиоты,

Ведь никто так и не победил.

Я снова не знаю, как это будет на человечьем,

кто там кого лечит,

Зачем мне с ненужными все эти встречи.

Но я душу продам за твои сутулые плечи.

И меня это колечит, милый.

Меня это колечит.