Дневник памяти ♥

… "Одни лишь великие грешники могут обзывать
смерть скелетом, - это прелестный, очаровательный розовощекий мальчик, вроде
того, каким изображают бога любви, только он не такой коварный, - нет, это
тихий ангел: он помогает истомленной страннице-душе перейти через ров
времени, отмыкает ей волшебные чертоги вечной красоты, приветливо кивает ей
головою и - исчезает."…
Луиза

Фридрих Шиллер.

" Коварство и любовь"

Лучшие рубашки - ненадеванные,
Лучшие невесты - нецелованные,
Лучшие дороги -
неисхоженные,
Лучшие стихи -
еще не сложенные…

Майская песня.

Как все ликует,
Поет, звенит!
В цвету долина,
В огне зенит!
Трепещет каждый
На ветке лист,
Не молкнет в рощах
Веселый свист.
Как эту радость
В груди вместить!—
Смотреть! и слушать!
Дышать! и жить!

Любовь, роскошен
Твой щедрый пир!
Твое творенье —
Безмерный мир!
Ты все даришь мне:
В саду цветок,
И злак на ниве,
И гроздный сок!..
Скорее, друг мой,
На грудь мою!
О, как ты любишь!
Как я люблю!

Находит ландыш
Тенистый лес,
Стремится птица
В простор небес.
А мне любовь лишь
Твоя нужна,
Дает мне радость
И жизнь она.
Мой друг, для счастья,
Любя, живи, —
Найдешь ты счастье
В своей любви!

Хитрая Мышка.

Однажды, видимо спросонок,
Упала Мышь в пивной бочонок
И начала тонуть.
" Тону-у! Спасите кто-нибудь!
Я гибну в жигулевском пиве!
О, как же смерть моя проста!
Клянусь, была бы я счастливей
Погибнуть в лапах у Кота! "
" Ну что ж! - с окна сказал Котище. -
Я вытащить могу вас. Но…
Вы сразу превратитесь в пищу! "
" Спаси! Спаси! Иду на дно!
В сто раз милей мне смерть на воле!
Ей-ей, не так она страшна! "
И Мышь от смерти в алкоголе
Была для смерти спасена.
Но, очутившись в страшных лапах,
Дрожа до самого хвоста,
Пивной распространяя запах,
Мышь улизнула от Кота.
" Я съем вас поздно или рано, -
Сказал, облизываясь, Кот, -
Но что склонило вас к обману?
Какой бессмысленный расчет?
Где ваше слово? Ваша честь?
Вы обещались дать вас съесть! "
" Ах, что вы? - Мышка пропищала. -
Я это спьяна обещала!
Мораль стучится прямо в дверь -
Нетрезвой женщине - не верь.

Таким уж я на свет уродился. Мне захотелось поговорить с тобой о любви.
….я волшебник. И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала. Вот как я тебя люблю.
Одни, правда, работали лучше, другие хуже, но я уже успел привыкнуть к ним. Не зачеркивать же! Не слова – люди. Вот, например, Эмиль и Эмилия. Я надеялся, что они будут помогать молодым, помня свои минувшие горести. А они взяли да и обвенчались. Взяли да и обвенчались! Ха-ха-ха! Молодцы! Не вычеркивать же мне их за это. Взяли да и обвенчались, дурачки, ха-ха-ха! Взяли да и обвенчались!
как бы убаюкивая
Взяли да и обвенчались, дурачки такие. И пусть, и пусть!
Спи, родная моя, и пусть себе. Я, на свою беду, бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки. А пока – ты со мной, и я с тобой. С ума можно сойти от счастья. Ты со мной. Я с тобой. Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут так, как будто они бессмертны, – смерть иной раз отступает от них. Отступает, ха-ха-ха! А вдруг ты и не умрешь, а превратишься в плющ, да и обовьешься вокруг меня, дурака. Ха-ха-ха!
плачет
А я, дурак, обращусь в дуб. Честное слово. С меня это станется. Вот никто и не умрет из нас, и все кончится благополучно. Ха-ха-ха! А ты сердишься. А ты ворчишь на меня. А я вон что придумал. Спи. Проснешься – смотришь, и уже пришло завтра. А все горести были вчера. Спи. Спи, родная.

Я смешной человек. Они меня называют теперь сумасшедшим. Это было бы повышение в чине, если б я все еще не оставался для них таким же смешным, как и прежде. Но теперь уж я не сержусь, теперь они все мне милы, и даже когда они смеются надо мной — и тогда чем-то даже особенно милы. Я бы сам смеялся с ними, — не то что над собой, а их любя, если б мне не было так грустно, на них глядя. Грустно потому, что они не знают истины, а я знаю истину. Ох как тяжело одному знать истину! Но они этого не поймут. Нет, не поймут.

А прежде я тосковал очень оттого, что казался смешным. Не казался, а был. Я всегда был смешон, и знаю это, может быть, с самого моего рождения. Может быть, я уже семи лет знал, что я смешон. Потом я учился в школе, потом в университете и что же — чем больше я учился, тем больше я научался тому, что я смешон. Так что для меня вся моя университетская наука как бы для того только и существовала под конец, чтобы доказывать и объяснять мне, по мере того как я в нее углублялся, что я смешон. Подобно как в науке, шло и в жизни. С каждым годом нарастало и укреплялось во мне то же самое сознание о моем смешном виде во всех отношениях. Надо мной смеялись все и всегда. Но не знали они никто и не догадывались о том, что если был человек на земле, больше всех знавший про то, что я смешон, так это был сам я, и вот это-то было для меня всего обиднее, что они этого не знают, но тут я сам был виноват: я всегда был так горд, что ни за что и никогда не хотел никому в этом признаться. Гордость эта росла во мне с годами, и если б случилось так, что я хоть перед кем бы то ни было позволил бы себе признаться, что я смешной, то, мне кажется, я тут же, в тот же вечер, раздробил бы себе голову из револьвера. О, как я страдал в моем отрочестве о том, что я не выдержу и вдруг как-нибудь признаюсь сам товарищам. Но с тех пор как я стал молодым человеком, я хоть и узнавал с каждым годом все больше и больше о моем ужасном качестве, но почему-то стал немного спокойнее. Именно почему-то, потому что я и до сих пор не могу определить почему. Может быть, потому что в душе моей нарастала страшная тоска по одному обстоятельству, которое было уже бесконечно выше всего меня: именно — это было постигшее меня одно убеждение в том, что на свете везде все равно. Я очень давно предчувствовал это, но полное убеждение явилось в последний год как-то вдруг. Я вдруг почувствовал, что мне все равно было бы, существовал ли бы мир или если б нигде ничего не было. Я стал слышать и чувствовать всем существом моим, что ничего при мне не было.

— Значит, в самом деле княгиня! Развязка
неожиданная… я… не так ожидала… Да что же вы, господа, стоите,
поздравьте меня с князем! Катя, Паша, подите сюда, я замуж выхожу, слышали? За князя, у него полтора миллиона, он князь Мышкин и меня берет! Афанасий Иванович, поздравьте меня; я теперь с вашею женой везде рядом сяду; как вы думаете, выгодно такого мужа иметь? Полтора миллиона, да еще князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Рогожин! Ты погоди уходить-то.Может, я еще с тобой отправлюсь. Дарья, а ты и впрямь думала? этакого-то младенца сгубить? Да это Афанасию Ивановичу в пору: это он младенцев любит! Я сама бесстыдница! Я вон - наложницей была…Князь, Ты меня совершенством давеча называл; хорошо совершенство, что из одной похвальбы, миллион и княжество растоптала, в трущобу идет! Ну, какая я тебе жена после этого? А теперь я гулять хочу, я ведь уличная! Я десять лет в тюрьме просидела, теперь мое счастье! Едем, Рогожин! Готовь свою пачку!Это в этой-то пачке сто тысяч? Фу, какая мерзость! Что ты, Дарья Алексеевна? Да неужто же мне его загубить было? Где ему жениться, ему самому еще няньку надо; вон генерал и будет у него в няньках, - он же за ним увивается! Смотри, князь, твоя невеста деньги взяла, потому что она распутная, а ты ее брать хотел! Да что ты плачешь-то? Горько, что ли? А ты смейся, смейся по-моему Времени верь - все пройдет! Да что вы все плачете - вот и Катя плачет! Чего ты, Катя, милая? Да Разве я сама о тебе не мечтала? Это ты прав, давно мечтала, так бывало думаешь-думаешь, мечтаешь-мечтаешь, - и вот все такого, как ты воображала, доброго, честного, и такого же глупенького, что вдруг придет да и скажет: "А Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю!" Да так бывало размечтаешься, что с ума сойдешь… А тут приедет вот этот: месяца по два гостил в году, опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет, - так тысячу раз в пруд хотела кинуться, да подла была, души не хватало, ну, а теперь… Рогожин, готов?

Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина -- дремучий лес Тайгета,
Их пища -- время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок --
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

Стасиусу Красаускасу.

Этого стихотворения
Ты не прочтёшь никогда…
В город вошли, зверея,
Белые холода.

Сколько зима продлится,
Хлынувши через край?
Тихо в твоей больнице…
- Стаська, не умирай!..

Пусть в коридоре голом,
Слова мне не сказав,
Ставший родным, онколог
Вновь отведёт глаза.

В тонкой броне халата
Медленно я войду
в маленькую палату,
в тягостную беду…

Сделаю всё, как нужно,
Слёзы сумею скрыть.
Буду шутить натужно,
о пустяках говорить,

врать, от стыда сгорая!..
Так и не разберу:
может быть, мы играем
оба в одну игру?!

Может, болтая о разном, -
очень ещё живой -
ты между тем прекрасно
знаешь диагноз свой!

Может, смеёшься нарочно
в этот и в прошлый раз,
голову нам мороча,
слишком жалея нас?!

…В окнах - больших и хмурых -
высветится ответ.
Как на твоих гравюрах -
белый и чёрный цвет.

И до безумия просто
Канет в снежный февраль
страшная эта просьба:
- Стаська,
не умирай…

***
Рыбы уходят спать на деревья - верю.
Зайцы купаются до одуренья - верю.
Лошадь читает по-итальянски - верю.
Юный петух уличен в постоянстве - верю.
Пудрой не пахнет в дамском салоне - верю.
Пляж в Антарктиде, снег - на Цейлоне - верю.
В льва, перешедшего с мяса на травку, верю.
В труса, готового ринуться в драку, верю.
В нищего, с хохотом жгущего деньги, верю.
И в непорочность гулящей девки верю.
В то, что убийца плачет, раскаясь, верю…
Ты говоришь мне: "Люблю!.. "
Усмехаюсь.
Не верю.

Как будто ледяная рука сжала вдруг мое сердце. Я вскрикнула, оттолкнула его и бросилась наверх. Когда я вошла в комнату, на мне лица не было, и если б теперь я захотела сказать, что у меня отняли деньги, то матушка поверила бы мне. Но я ничего не могла говорить в эту минуту. В припадке судорожного отчаяния бросилась я поперек матушкиной постели и закрыла лицо руками. Через минуту дверь робко скрипнула и вошел батюшка.
Он пришел за своей шляпой.

- Где деньги? - закричала вдруг матушка, разом догадавшись, что произошло что-нибудь необыкновенное. - Где деньги? говори! говори! - Тут она
схватила меня с постели и поставила среди комнаты.

Я молчала, опустя глаза в землю; я едва понимала, что со мною делается и что со мной делают.

- Где деньги? - закричала она опять, бросая меня и вдруг повернувшись к батюшке, который хватался за шляпу. - Где деньги? - повторила она. - А! она тебе отдала их?

И в один миг она бросилась к дверям, заперла их изнутри и взяла ключ
к себе.

- Говори! признавайся! - начала она мне голосом, едва слышным от вол-
нения, - признавайся во всем! Говори же, говори! или… я не знаю, что я с тобой сделаю!

Она схватила мои руки и ломала их, допрашивая меня. Она была в исступлении. В это мгновение я поклялась молчать и не сказать ни слова про батюшку, но робко подняла на него в последний раз глаза… Один его
взгляд, одно его слово, что-нибудь такое, чего я ожидала и о чем молила
про себя, - и я была бы счастлива, несмотря ни на какие мучения, ни на
какую пытку… Но, боже мой! бесчувственным, угрожающим жестом он приказывал мне молчать, будто я могла бояться чьей-нибудь другой угрозы в эту минуту. Мне сдавило горло, захватило дух, подкосило ноги, и я упала без
чувств на пол… Со мной повторился вчерашний нервный припадок.

Книги в красном переплете.

Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом, красном переплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тот час же к вам, бывало,
- Уж поздно!- Мама, десять строк!…-
Но, к счастью, мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки…
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана и Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет, в воздухе свежо…
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры…
Кладбище… Вещий крик совы….
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген, живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком - корона…
Вдруг - нищий! Боже! Он сказал:
" Позвольте, я наследник трона! "
Ушел во тьму, кто в ней возник.
Британии печальны судьбы…
- О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

"Сотни тусклых лиц в час пик, запах дешёвых духов в лифте, "Пополните баланс" в последней sms, белозубые улыбки на глянцевых страницах, памятные фотоснимки в дурацких рамках, мелкие кости в жареной рыбе, кривые сердечки на тетрадных полях, родительский голос в телефонной трубке, кнопка "очистить корзину" под курсором мышки, холодные хлопья в ладони.
И вечное, неугасаемое, неистребимое - ” Завтрабудетлучше ”.

Я слишком много требую от окружающих.
От дураков - здравомыслия.
От лицемеров - честности.
От эгоистов - понимания.
В свете вышеперечисленного требовать от себя терпимости - как-то по-идиотски.

— Я назову тебя "эклер"!
- Почему? Не понял…
- Ну, пирожные такие - эклер… Я их ненавижу.

В этом - вся я =)

давай будем вместе? а?
будем также валять дурака.
я буду нести бред, а ты будешь воспринимать всё всерьез.
я буду плакать. а ты будешь меня успокаивать.
будешь садиться на корточки, чтобы хоть на несколько минут я была выше тебя.
а потом я всё также буду вставать на носочки, чтобы заглянуть тебе в глаза.
давай? а? ну давай?
я тебя любить буду.
всем своим сердцем.
отдамся тебе полностью.
растворюсь в тебе.
жизнь свою тебе посвящу.
давай в снегу будем валяться?
давай я буду губы надувать? ну ты же помнишь?
а ты будешь бегать возле меня как дурачок и спрашивать в чем дело.
а я молчать буду. ни слова не скажу.
а ты волноваться.
давай притворимся любящими? ну давай!
я тебе смски писать буду. милые такие. чтобы ты улыбался, когда читал их.я забуду про всех друзей. у меня будешь только ты.
а потом хуяк - и нахуй ты мне не нужен будешь!
давай? а? ну давай.