Это просто Вьюи блог

Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину,
Или когда прервали разговор…
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу.
Или, - когда все время против шерсти,
Или когда железом по стеклу…
Я не люблю себя, когда я трушу,
И не люблю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в неё плюют.

Твои сигареты
гаснут в чужих руках.
Мои - превращаются в тонкие
взлетные полосы.
Охрипшая осень
мерно стучит в висках.
И я привыкаю
её узнавать
по голосу.

Дымят километры
наших с тобой сигарет.
Швартуется солнце
в причалах
твоих мегаполисов.
Курю расстояния.
Ты - мой обратный билет
от пункта "погибла "
до пункта
" узнала по голосу"

Мне бы железные нервы,
Сердце покрепче гранита,
Душу законченной стервы,
Ярость собаки побитой.
Память от кошки сиамской,
Долгую, острую, злую.
Взгляд ненавистливый, хамский.
Чуткость глухую, немую.
Вырвать любовь свою с корнем,
Нежность - в могилы, под плиты.
Чувство вины топить в море,
Вежливость глубже зарыть бы…
Совесть - в помойную яму,
И бескорыстие тоже,
Да доброту, что так рьяно,
Рвется на свет этот Божий.
Буду жестокой и грубой,
Циничной и самодовольной.
Может таких и не любят,
Но жить тогда станет не больно…

Ей всего семнадцать, а она уже взрослая очень,
Прекрасно различает что «надо», а что она «хочет».
Ей всего семнадцать, а она уже умная слишком,
Ей бы быть Робин Гудом в старых, заезженных книжках.

Ей всего семнадцать, а она уже не верит в добрые сказки,
И на Happy End`ы смотрит с наивной опаской.
Ей всего семнадцать, а она уже не спит с первым встречным, -
Больше всего боится двух слов: [привычка] и [вечность].

Ей всего семнадцать, а она уже бросила курить сигареты.
Ей уже семнадцать, а она любит снежинки, лужи и лето

у предательства - странное, сложное имя
ненадолго - родными, на вечность - чужими
будем проще - подумаешь, не получилось
все живые: прошло, отпустило, забылось
обошлось без трагедии, раны - бескровны
и встречаются и расстаются - по ровну
вместо дырок от ластика - белые пятна
так все это понятно, что даже занятно
но водой прибывает под ноги дорога
но тревога - откуда мне эта тревога
а еще - только это уже не расскажешь -
я сильнее на жизнь, это нравится даже.

Нож оставит на теле полосы. Я, пожалуй, еще налью.
Рассыпаются в пальцах волосы. Слишком жесткое deja vu
В жизни всякое ведь случается. Ты случился. Переживем.
Мысли тонут в вине, теряются, рассыпаются январём.

Вот и все. Я в холодной комнате, в окружении безмолвных стен.
Ты не раз и не два мне вспомнишься, в предвкушении перемен.

На город уже опускается ночь,
Дома исчезают в дыму сигаретном.
Чрез окна ворваться пытается дождь,
Но стёкла мешают и всё безответно.
Вот так вот и в жизни, пытается кто-то
Пробиться куда-то, стучится он в двери.
Но с той стороны словно держит их что-то,
И он завывает, точно дикие звери.
Он пленник себя, своих страхов он пленник,
Лишь в комнате сидя своей у окна
Он словно дитя, и судьбе не соперник.
Спокойный, как будто в стакане вода.
Он в страхе живёт, страх его поглощает,
Он что-то не сделал, что не досказал.
Потом, у окна, сам себя укоряет,
И, подобно судье, сам себя он прощал.
Он стоит у окна, курит, смотрит на дождь.
Барабанною дробью стучась в подоконник
Мелодией жизни, что нельзя превозмочь,
Призывает его новой жизни сторонник.
Оглянувшись назад он увидел свой страх -
Он увидел себя дрожащим в углу.
И с размаху разбил он окно своё в прах,
Сделал шаг к новой жизни, шагнув в темноту.

Где-то по-прежнему существует Париж,
Где-то кофейное утро перемещается в день…
Где-то ты ходишь по лезвию тоненьких крыш,
Где-то ложится на раскаленный асфальт твоя тень…
Где-то ты куришь и трешь незатейливо нос,
Где-то уходит земля из под ног и песок из под рук…
Где-то ты смотришь на небо впервые всерьез,
Где-то тебя кто-то бьет по плечу: Друг!…
Там моя тень кропотливо ложится на стол…
Там чьи-то новые губы и взгляд с поволокой…
Там мое имя тебе — как удар, как болючий укол…
Там меня нет. Там нет на меня и намека…

Меня спасает ром и кока-кола,
Мартини с соком, крепкий черный чай.
Меня спасает старый диск Мадонны
И фразы, брошенные невзначай.

Меня спасают кольца и подвески,
Подруги лучшие и новые друзья.
Меня спасает Федор Достоевский
(Романы про любовь не для меня)

Меня спасает трезвый взгляд на вещи,
Контакты, одноклассники и фотки.
Меня спасает безрассудный вечер
И что все вокруг лишь идиоты.

Меня спасает яркая помада,
В два слоя тушь и длинные ресницы
Меня спасают горы шоколада
И ночь, когда ты перестал мне сниться.

Она плакать давно разучилась,
Она слезы за смех выдает.
С ней так многое в жизни случилось,
Все считают – в душе ее лед.
Она боль убирает в начало,
Она прячет за маскою страх.
Слишком много людей обещало,
Потерпеть за нее любой крах.

Один фотограф, будучи приглашенным на вечеринку,
прихватил несколько своих снимков, дабы при случае
показать их гостям.
Хозяйка, увидев снимки, воскликнула:
- Какие восхитительные фотографии! У Вас, видимо, очень
дорогой фотоаппарат!
Фотограф на это ничего ей не ответил, но, прощаясь в
конце вечера, сказал:
- Спасибо, ужин был приготовлен великолепно! У Вас,
наверно, очень хорошие кастрюли…

Черные волосы, крылья и ноты.
Черная жизнь, все для черной работы.
Черные краски в палитре моей.
Черное утро, встаем без друзей.

Черные дни превращаются в годы,
Черному солнцу слагаются оды.
Черную музыку слушаем мы
И все боимся остаться одни.

Нет в этом мире ничего, кроме цвета,
Такого же черного, как наша душа.
Больше всего мы боимся лишь света,
Который бросает хотя бы луна…

Боимся добавить мы красок в палитру,
Разбавить наш черный разноцветной судьбой.
Азарта, любви, приключений по литру,
Тогда мы изменимся сами душой.

Изменится жизнь, перестанем боятся,
Вздохнем полной грудью, посмеемся до слез
И станем мы лучше, начнем мы влюбляться,
Встречать будем утро, проснемся от снов.

Мы станем красивей, прекрасней, добрее.
Поколенье изменим, сделав другим.
Хотим, чтоб настало это время скорее,
Теперь наш девиз будет таким:

Светлые волосы, крылья и ноты,
Светлая жизнь, все для светлой работы.
Изменим мы мир, будет радостным он,
А темные краски выбросим вон.

Я больше не звоню ему. Не стоит…
Он дал мне столько холода тем летом,
Что можно было Арктику надстроить,
Что можно было заморозить всю планету.

Я больше не пишу ему. Не надо…
Он научил меня как стать циничней.
Он показал на дверь чужого ада,
И я брожу там. Мегабезразлична.

Я больше не ищу его. Зачем мне?…
Так и не понял слов- ни шепота, ни крика…
Я даже не ищу ему замену.
Я стоптана… исчерпана…безлика.

Мир умер. Я брожу по парапету.
В попытках рвать саму себя на части…
И сжаться в ком, и заорать в чужое небо:
«Я больше не ищу тебя! Ты счастлив?»

А внутри все резко оборвалось, что я так долго склеивала, и рухнуло с грохотом вниз.
Еще ловлю твои цепкие и броские фразы и чувствую боль внутри.
Тебя еще так много.
И вроде бы тебя давно уже нет рядом со мной, но ты-везде.

иногда я читаю твои дневники.
я прикасаюсь к холодным страницам,
что бы глаза они обожгли.
как же это смогло сохраниться,
когда живем мы вместе давно?
старые дни и старые метки,
где поседевшей строкой
описаны прошлые страсти и гневы.

ах!.. ха, строка холодна…
ты хочешь творить и ты хочешь свободы,
в отношениях ваших начало конца.
оправдания ищешь в его имени с болью.

и я читаю - смеюсь, я читаю - я плачу.
что чувствовать должен, когда
для меня ее слезы многое значат,
но из них ни одна - для меня?