Знаешь почему мы не можем быть друзьями? у моих друзей на меня не стоит

Не говори мне о поцелуях:
С кем ты, и кто тебя, где и как.
Я безнадёжно тебя ревную,
Я мечтаю в твоих быть руках.

Не говори о стихах с другими
И не звони другим, если пьяна.
Разве любима ты всеми ими?
Ты для меня…Для МЕНЯ одна.

Если счастье твое от кого-то зависит,
Ты никогда не постигнешь сути,
Твоим уровнем станет плинтус,
А планкой-опять же люди.
Пойми лишь то, что успех обманчив,
А восторг небрежен, как тот плевок
И ты тогда только будешь значим,
Когда скажешь-я один. И я смог.

Кажется, я больше не подойду к морю. Теперь буду бояться, что в нем утону.
Все потому,
что ежесекундно помню,
как глаза твои тянули меня ко дну.

Точка-это хорошо.
Это определенность.
Это конец, за которым будет новое начало.
Лучше быть чьей-то точкой, чем чьим-то бесконечным многоточием.

нежность- это когда приехал, шапку снимает, а ты дрожишь вся.
это когда города сближают, это когда непременно снишься.
это когда не хватает писем. голоса мало, и встречи тоже.
это когда на ладони высек имя любимого.
и похоже,
что не бывает роднее сердца, пальцев изящнее, тела ближе
нежность- призвание. ты сдаешься?
или останешься,
мы же…мы же…

чувствуем это.

Мы стали умнее, и в чем-то надежней, а в чем-то остались те же. Я только тебя вспоминаю реже. И ты меня, знаю, тоже.
Мы стали циничней, глядим без опаски на то, чего так страшились.
Мы не изменились, но смазались краски. Ведь прежние мы- забылись. Да попросту, сняли былые маски, и в новые нарядились.

Привет.
Между нами осталась вечность.
На сколько частей разделишь? И да, твои горе-покатые плечи, увы, никуда не денешь…

дай я обниму твои плечи. у меня через 9 минут маршрутка.
больше я не приеду так. это конец.
правда,
когда тобой пахнут руки и куртка
-это пиздец.

снова попытки все с чистого начать листа.
обещания, данные в понедельник, слабеют к полудню.

у меня в телефоне- вечная мерзлота.
и январь обещает- оттепели не будет.

я взяла бы себе в привычку платить за слова,
неосторожно принятые за истинную монету.

ни одного одиночества- дайте, пожалуйста, два.
не электричества- дайте живого цвета.

и если я больше не верю- попробуй ты
укрепить все то, что с каждым днем слабее
в этом мире, где уровень теплоты
измеряется качеством батареи.

61 день крепко сцепившись мыслями. Если в минутах- серьезно, в целом- совсем ничего.
Но, черт возьми, я хочу с тобой просыпаться, по субботам ходить в кино. Ты- мой любимый чай, миллионы родных картин, впившихся в стены.
Ты забрался ко мне в пульс, в корни самой широкой вены. Ты- мой любимый парфюм, чей запах так жадно пью.
Оставайся триста шестьдесят пятью днями
в моем году.

моя ревность - всегда мой нежно лелеемый эгоизм, желание быть единственной причиной радостей и слёз, единственной возможностью перемен в моём человеке. моя ревность - всегда детская жадность не делиться ни с кем моими, мо-и-ми красивыми людьми (а я - о да, я-то знаю, какими они могут быть, как они могут смотреть, как - говорить, - и насколько вообще этот вид может всех поразить и впечатлить - но лишь я, я одна способна смотреть на них пра-виль-но). ревную всегда к тем, кто, как кажется мне, меньше меня по некоей абсолютной, известной лишь мне одной величине; к тем, кто прекрасен, кем восхищаюсь сама - нет, никогда. я не боюсь потерять - и дело не в самоуверенности, а, скорее, в ежеминутной готовности к потерям - все мы тут корабли, плавающие от берега к берегу. единственное, чему научили со временем - (учили меня долго, но непоследовательно) - это делиться своими людьми, принимать любые их состояния, мазохистически радоваться за них, за опыт их переживаний и стеклянными предметами в чужие головы не кидаться. …а ревную я всех, кого считаю своими - без разбора и разницы

Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не милый, отлично чувствует линию, и раз от разу набирает номер, чтобы спросить – «хочешь в кино?». И я отвечаю – «я не хочу в кино. Я хотела прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в один день – с тобой. А в кино – нет, не хочу» Ну, то есть, вслух произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном: он звонит, чтобы спросить «ты любила меня?» и я отвечаю «да». Да, милый; да, ублюдок; просто – да. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я до сих пор выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так, чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой, орать, не снимать трубку, но в любом твоём деянии (действии или бездействии) он всё равно услышит ответ на свой вопрос: «ты любила меня?» - «да». В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят, то этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается, и он мне не нравится. Может, самой слать им эсэмэски раз месяц? Расход не большой, покой дороже: «я любила тебя». Уймись.

И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.

То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.

Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки - но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо

С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.

И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.

Чтобы я действительно не смогла.