Revolution

Любовь начинает проявляться, только когда мы любим тех, кого не можем использовать в своих целях.

Если бы рыбы ловили людей, какой бы наживкой они пользовались?

Нет той изюминки, интриги, что тянет за собой вперед;

читаешь две страницы книги – и сразу видишь: не попрет;

сигналит чуткий, свой, сугубый детектор внутренних пустот; берешь ладонь, целуешь в губы и тут же знаешь: нет, не тот.

В пределах моего квартала нет ни одной дороги в рай;

и я устала.

Так устала, что хоть ложись да помирай.

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…

Если мать тебе дорога;
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел; так ее любил;
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем;
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед;
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат;
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он - его вина;
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

К.М.Симонов 1942

Счастье смелым даётся, не любит тихонь,
Ты за счастье и в воду иди и в огонь.
Перед богом равны и бунтарь и покорный,
Не зевай — своё счастье не проворонь.

Омар Хаям, хуле

Я никогда прежде не видел, чтобы ты, упершись в какую-нибудь стенку, не попытался либо перелезть через неё, либо обойти, либо, на худой конец, подорвать. Или просто-напросто колотиться в неё лбом до тех пор, пока она не рухнет

— Вы не понимаете? Я больше ни во что не верю. Если бы я мог сжечь Эдем, я сделал бы это. Я хочу, чтобы этот остров, эта планета, эта школа исчезли навсегда.
— Возможно, это и есть любовь. Я люблю тебя так сильно, что готова последовать за тобой, даже если ты одержим манией разрушения.
Я отталкиваю её.
— Вы отвратительны мне, Афродита.
— Ты сам себе отвратителен. Я чувствую, как ты себя презираешь. Я должна помочь тебе снова подняться. Ты необыкновенный человек, но ты забыл об этом, потому что ослеплён гневом.

Бернард Вербер. Тайна Богов

Не плачь, палач. Не надо. Ни о ком… Ты узнан. Ты любим. Ты избалован.
И ты до самых пят под колпаком, как самый развесёлый рыжий клоун.
Тебе твой зритель пальчиком грозит, один… другими ты зарукоплещен…
Но тот, один, узнал твой реквизит, как ты узнал свою из многих женщин
по музыке ее (к тебе) шагов, по взгляду (как бы) вскользь и (как бы) мимо,
по смайликам смартфоновских «богов»… а ночью – по её улыбке мнимой…
Так чует зверь охотника, флажки, капкан и запах смерти от ружьишка…
Но ты своё оружие сожги, не надо делать больно. Больно слишком…
Ах, да! Нерукотворно… не горит… хоть зажигаешь, видит Бог, на славу –
хорош собой, надушен и побрит, и помещен в достойную оправу
арены жизни… Боже мой, смешно… ломать камедь, попутно убивая…
Москва слезам не верит… Веришь, но… но я еще (живей живых) – живая…
Ну что ж… аплодисменты…(плачь не плачь), смертелен смех, как пули, рикошетит.
Убей! Но ничего, прошу, не значь! И знай – палач за жертву не в ответе…