где же твой папочка? -ему поебать

клаустрофобия Кате никак не катит.
она скрывает и даже в лифте
закрыв глаза, рисует бантик
на детском фото соседу Вите.
в мороз одна на остановке.
автобуса нет, газель не надо.
покрыты инеем, синеют бровки
и губки синеют под алой помадой.
с 9 до 6 пролетаю махом.
опять автобус и тот же лифт.
Катина жизнь борьба со страхом.
клаустрофобия победит.

позеры - это те, кто на компе включает группу the who без звука, чтобы плейлист на ластфм смотрелся круто-круто.

Ты, наркоман ощущений, помнишь ли события десятилетней давности,
как ты начал с девочек, прошел через тетенек и мальчиков до дяденек,
которых надо придушивать галстуком, вялым, как их член,
как ты стеснительно пробовал шампанское, а после надирался виски до полного ахуения,
как ты почитывал экзистенциалистов, а после закидывался всем пригодным,
начиная от Фолкнера и заканчивая Сорокиным и блевал в изысканнейших компаниях изысканнейшими мыслями,
воровал в магазинах диски, тратил последние деньги на кино,
ширялся музыкой, злоупотреблял танцами и просто обжирался интересными людьми.
Что скажешь, сторчавшийся любитель жизни,
как отвратительно ломает тебя теперь,
когда поток нового и интересного стал до того скуден,
что больше похож на лекарство,
которое кто-то жестокий
отмеряет тебе по капле в месяц,
а вместо людей и вовсе подсовывает мычащее бездумное говно.
Жалко влачишь ты свои однообразные дни и молишься,
что уж если потоку и суждено иссякнуть совсем –
то пускай это совпадет с твоей собственной смертью.

__________________________________________________

бляяять, сашка, это же до последней буквы про него. лови https://vkontakte.ru/id53557697

Медные пряди волос и
мертвенно-бледная кожа.
Эта девушка, она не ест -
она покупает платья.


Чердак оперного театра, один чайный пакетик на утро.
Вместо ужина - читать вслух
на французском.
Эта девушка получает пособие по безработице и
вместо хрустящего багета с молоком
покупает платье цвета недозревшей черники, а потом
вешает его в скрипящий молекулами дубовый шкаф
на чердаке или примеряет его
на голое тело.

Самая прекрасная из нищих;
имя ее кривыми пропитыми ухмылками,
расцарапанным дешевым куревом горлом
произносят похожие, но такие не похожие
на нее.

А вечерами эта девушка, грея своей кровью
старый клетчатый плед,
закрывает руками глаза и слушает сонаты;
волны звуков устремляются в потолок театра и
гулко ударяются о него.
Эта девушка представляет себя, обнимающую контрабас,
а рядом черный фрак с теплыми руками
старательно
играет на рояле.

…Так они мне и видятся: он с растрепанной головой,
Она в темно-синем платье и желтых бусах.
Девочка, считающая Фуко прародителем вкуса.
И мальчик, пишущий на заборах, что Цой живой.
Что этой девочке и любовь его и венец?
Его к ней не пустит не то, что отец! Консьержка!
«Это для женщин без цели: счастье – задержка,
А для меня, любимый, это - конец».
Так они мне и видятся. Королева и ротозей.
Она ему про отчеты профессорам,
Он ей о доме, о курсах для будущих мам,
О том, что пора бы знакомить родителей и друзей.
«Милый мой, я в работе, я спать отвыкла.
Это в фильмах все хорошо в финале
У девочек, помнящих Гёте в оригинале
И мальчиков, обожающих мотоциклы».

Он всегда приходит в третьем часу утра.
Открывает мою квартиру своим ключом.
Я меняла замки, но это здесь не при чем.
Я узнаю его по соленому вкусу рта.
Он любит меня истошно, без лишних слов,
Собой и тем, что ему попадется под руки.
У меня на лице подушка. Мычащие звуки –
Это всё, во что она превращает мой дикий рев.
Он уходит, оставив простынь в тягучем соку.
Зажав меня в щель между стеной и диваном.
Моё состояние можно назвать нирваной,
Если б не кровоподтеки и ссадины на боку.
Они говорят, что я доползла до дна.
Почти патология. Что-то на грани болезни.
Надо пропить таблетки – и он исчезнет,
Но в этом случае я вообще останусь одна.

В крови уже больше тебя, чем лейкоцитов.
Что там в таких случаях говорят?
Рак? Лейкемия? Нехватка эндорфинов?
В какой поликлинике скажут, что любовь - это медленный яд?
В какой стране мира пропишут таблетки,
Чтобы дышала воздухом, а не тобой?
В какие фонтаны бросать надо монетки,
Чтобы вернуться с плохенькой, но все же другой мечтой?
Что есть, что пить, может сесть на диету?
Сделать очистку крови, ботокс, массаж?
И хватит врать, что лекарства нету,
Казалось, лишь после смерти бывает ад.
Сделайте укол, прививку, дайте противоядие,
Ну хоть что-нибудь сотворите со мной,
Напичкайте снотворным, ядом, да хоть противозачаточными,
Только бы перестать просыпаться такой.

Мама, знаешь, я такой несуразный, глупый
Лишь бы это не оказалось таким же заразным как жизнь…
В моей голове барахло ржавое, никчемное
Пожары да бедствия
Если бы перебить себя, перебить свои номера и угнать во Францию…
Спрятать свой панцирь там, самому спрятаться…
В Парижских закоулках и сутолоках
Заметать прошлое дворником, зализывать все свои стихи, будто раны…
Ведь там их можно кричать в голос!
Все равно никто не услышит и не поймет…

Я вырос, выжил, вымотался…
Мам, это ведь не главное, быть добрым и отзывчивым?
Это ведь нормально, не уметь признаваться в любви?
Ну не молчи же! Не молчи! Только…
Мои полмира, да что от них толку…

Разложу по полкам всю свою гордость, любоваться стану…
Закроюсь в сутулой квартире в одном из районов Парижа…
И буду курить, чтобы быть ближе
К богу…
Он ведь тоже атеист, не верит в меня…
И никогда не измерит мою душу…
Да для этого любой сгодиться,
Было бы что оценивать…
Бесценна лишь твоя любовь, мам…

Но я отдам, я, когда-нибудь, и ее отдам… сполна…
Своему сыну или дочке…
Построчно…

Срочно вышли мне пару улыбок, Мама…
Я устал, я просто устал быть рьяным в безумствах
Быть пьяным в чужих глазах…

И в этих длинных прологах и эпилогах весь я…
Словно бесконечный коридор, и куда не зайди, везде пусто, скушно…
Знаешь, мам, я вчера подслушал свои мысли, когда стоял у зеркала…
Они говорят, что меня вычеркнули, выписали из списка на любовь…
Я знаю, это не про тебя…
Ты ведь со мной…
Всегда, рядом…

А еще я научился не падать, когда бьют в самое сердце…
Меньше, меньше, все меньше меня…
Моих аллегорий и гипербол…
Разбил я все гитары, просто разбил,
Выбыл из мира…
Музыки…

И вот пишу строчка за строчкой на салфетках своей души…
Передыши меня, мам…
Мне так нужно уйти, уплыть…
Смыть и забыть все глоткИ не спокойствия…
Забыть луженые глОтки Ангелов-проповедников, которые обещали мне беззаботное одиночество…
У входа в рай все окна заколочены…
И надпись «просрочено»
Выглядит как нельзя кстати…

А знаешь, я много любил в этой жизни…
Как умел…
И маски любил…
Но не вместил все это в свой характерный нрав…
Оставь, мам…
Не пытайся понять…
Я убежать готов, да только боюсь
Кто-то заметит фальстарт
И тогда следующий март будет без меня…
Но он без меня точно не сможет…
Как и ты…

Распишись акварелью в мечтах моих тусклых
Несвязных
Ты же умеешь, знаешь,
Пройди мои сны от края до края
Вспоминая нелепые тайны…
На чистых листах можешь рисовать все, что захочешь,
В беспамятстве ночи я не замечу…
Можешь даже сжечь мои фото старые, там нет ни грани меня настоящего…
И я, может быть, стану несовершенно-совершенным
В совершённых поступках и в завершённых полетах
Я буду падать снова и снова
Словно безусловный снег…
Где-то там, на улице «минус» еще один рай…
Ты только не привыкай
Слушать мой бред…

стюардессы собрали волосы в хвост и им никто не звонит
пьяные дворники спят на полу или на полке в одной из книг
балерина хранит веревку под пледом целует лебедя в шею
бальные платья спят в мусорных баках им снятся голые феи
сонные шлюхи целуют оружие курят друг другу в лицо
режиссеру отрезали уши он в палате немого кино
…
а меня никто не терял и никто не нашел
пока кто-то где-то кому-то что-то еще

она читала стихи циничного полу-бога. на все комплименты парировала "еще бы". все у нее было не слава Богу. все свои тайны публиковала в открытом блоге. сама себя ненавидела. девочка "здесь не целуй меня. там не трогай". у нее вся квартира в табачном дыме. (она не курит). пьет некрепкий кофе и когда нервничает - стихует, как последняя графоманка. все у нее ни шатко, ни валко. как ее психика - неустойчиво. у нее в руках ломается все самое прочное. если связь, то либо мобильная, либо порочная. после двух играет с луной-полуночницей в игру "ну кто из нас быстрей кончится?".

…И приходит однажды к Кате Дева Мария…
«Что ж ты, - говорит, - Катюша, меня позоришь?!
Я же два раза тебе твою жизнь дарила.
Что с тобой, Катя, в постели за новый кореш?!
У тебя ж на уме одни только серые лица,
У тебя же внутри онкология, герпес и трихомонада.
Муж вторую неделю лежит без сознанья в больнице.
Твой ребенок в приюте, Катюша, точно вырастет гадом».
И уходит Дева Мария ни с чем, с пустыми руками,
Оставляя Катюшу и вновь забирая ее болячки.
Катя все спишет на сон, на помутнение разума дураками,
На худой конец, спишет к симптомам белой горячки.

А Деве Марии на небе сдавать зачеты,
Мол, спасла/не спасла, нарекания будут/не будут.
Кате печь приготовили. Топят ту печь три года,
А Катя спасается третью зиму каким-то чудом.

тот сгусток слизи с кровью
что час назад звался ребенком
оторванные несформированные ножки дробью
беззвучный крик застывший в мягком черепе
раздавленном с любовью
и мать его раскинутая в кресле
раздвинутые ноги
выскабливал врач
плаценту
в ее утробе
специальной острой ложкой
тысячи детей
не скажут маме "мама "
не помашут крошечной ладошкой
а завтра
завтра наступила осень
и снова восемь
сгустков
в день.

набирая уставшими, негнущимися пальцами 'i need…',
мы забываем о тех, кто когда-то остался сзади,
кто имена наши писал на последней странице тетради.
тот, кто оставит потом нас, сейчас на кровати спокойно спит
и морщится, убирая рукой пахнущие водой пряди.

успокаивая плачущую женщину, нервно пьющую свой любимый сок,
мы говорим: мам, все наладится. берем узкие пальцы в руки,
рассматриваем тени на бледной коже, глаза, выпитые до дна мукой.
вспоминаем крик чаек, скинутую одежду прямо на мокрый песок.
и папины светлые, купленные в Берлине в восьмидесятом брюки.

замерзая, засыпаем в кровати, давно не своей, недавно чужой.
и нам снятся именно те, кто когда-то остался сзади,
кто имена наши писал на последней странице тетради,
а вовсе не тот, чьи волосы пахнут соленой морской водой.
и родители, помирившись, зовут нас на юбилей к постаревшему ровно на год дяде.

Шалуны с бейсбольными битами
ищут слабых с красивыми лицами.
Где же пончики и полиция?
И кулаками колошматят.
Ебать мать их.
Кто не верит в чудовищ за окном,
их полно.
И пончиков тоже.
Полицейская рожа
в отряды множится.

небольшая дамская квартирка. все в ней было розового цвета.
огромное зеркало над комодом было облеплено множеством открыток.
не знаю кем работал ее любовник но он постоянно носил с собой пистолет
и когда приходил – бросал его с грохотом на письменный стол.
он покупал одинаковые игрушки ее мальчику и своему родному сыну.
одинаковые духи ей и своей жене. этот любовник ел только жареную курицу
и что-то говорил говорил размахивая жирными пальцами.
даже за столом и в присутствии ее семилетнего сына
он обсуждал какие позы они испробовали а какие нет.
и когда мальчику становилось гадко и стыдно –
он уходил в комнату смотреть черепашек ниндзя
или слушать меладзе. особенно ему нравилась песня
«самбо белого мотылька». он ставил ее на повтор.
иногда этот маленький мужчина бесконечно плакал
и лицо его становилось припухшим и ужасно симпатичным.

а мне было восемь. я не могла завязывать шнурки. я ничего не могла.