I useless and untalanted

не помню, что уже выкладывала, а что из блогов сохраняла

хренооооваа

В Англии воры проникли в банк и были в шоке: в сейфах вместо денег они увидели баночки с каким-то пудингом.Со словами 'ну хоть пожрем' наелись его.Полиция умирала от смеха, смотря камеру…случай вошел в историю как самое большое ограбление банка спермы..»

какую-то хуйню выкладываю в последнее время

от блога в восторге)

отличный

не пытайтесь стать родными. я сама себе друг, что меня с колен поднимет.

antibaby :

Даже законченому лживому цинику необходимо знать, что ночью он будет обнимать не только подушку.

Вам лгут - Вы обижаетесь, Вам говорят правду - Вы обижаетесь. Так идите нахуй, может быть?

Не то чтобы меня лучше воспитали - нет, я просто смертельно ленива; мне в голову не придет идти куда не позвали и говорить, если не спросили; возможно, дело еще в том, что меня всерьез интересуют очень, очень немногие. Человека три если наберется, уже будет удивительно.

Она - красивейшая из женщин, каких я когда-либо видел: высокая, блондинка, с безукоризненной белой кожей, — она поразила меня своей изящностью. Я приглашаю её домой на японский ужин — и она пришла. После еды я прошу её прочитать любимую поэму немецкого экспрессиониста. Пока она читает, я не могу отвести от неё глаз.

Я прошу её прочесть поэму ещё раз. Говорю, что хочу записать это на плёнку. Она улыбается. Я вижу её жёлтую майку, чудесные белые руки, чувствую запах её тела.

Я включаю магнитофон. Она начинает читать. Она говорит по-немецки безупречно. Я тянусь к спрятанному за комодом ружью. Я медленно встаю, навожу ружьё на её затылок. Я не могу сдержать себя.

Громкий выстрел — её тело падает со стула на пол. Как будто она смотрит на меня. Я пытаюсь говорить с ней, но она больше не отвечает. Очень тихо. Только молчание смерти.

Я начинаю её раздевать. Это непросто снять одежду с мёртвого тела. Наконец всё сделано. Её красивое белое тело передо мной. Я так долго этого ждал — и наконец это моё.

Я сфотографирую её труп с глубокими ранами. Я занимаюсь с ней любовью. Когда я обнимаю её, она делает выдох. Я вздрагиваю — она как будто живая. Я целую её и говорю, что я её люблю. Потом я перетаскиваю её в ванную.

Потом я включаю магнитофон с записью её чтения немецкой поэмы и ем её. Но не чувствую вкуса. Я добавляю соль, горчицу — вкус бесподобный!.. Наконец она у меня в желудке. Наконец она моя. Это лучшая из всех трапез в моей жизни… В качестве салфетки, я использую её трусики. Они ещё сохранили запах её тела.

Потом я засыпаю рядом с ней.

Наутро она ещё здесь. Она совсем не имеет плохого запаха.

Прошло уже двадцать четыре часа. В ванной летают и жужжат большие мухи. Я пытаюсь их прогнать, но они возвращаются. Они облепили её лицо. Как будто они говорят мне, что я навсегда потерял её. Это уже не она. Где она? Она ушла далеко.

Наношу несколько ударов топориком. Это тяжёлая работа. Я отрубаю её бедро. Тело подпрыгивает. Если бы она могла чувствовать, это причиняло бы ей боль.

Потом я отрубаю её руки. Это даже труднее, чем бедро. Я использую электрический нож. Он создаёт пронзительный звук, напоминающий её пронзительный голос. На её руке кольцо и браслет. Я вижу её длинные пальцы и опять чувствую возбуждение. С их помощью занимаюсь с ней любовью. Её длинные пальцы возбуждают меня.

У неё маленький нос и сладкие губы. Когда она была жива, я хотел укусить их. Это так легко откусить её нос. Пока я жую хрящ, я слышу как он хрустит. Ножом я отрезаю еще кусочек хряща и кладу себе в рот. Очень жёсткая кожа. Я решил отложить это на потом, сперва зажарив, так что я кладу его в холодильник.

Потом я на закуску я пытаюсь откусить её палец. Не могу. Я разочарован.

Я хочу её язык. Я не могу открыть её нижнюю челюсть, но я могу дотянуться до него между зубов. Наконец я достаю его. Я отрезаю его и кладу себе в рот. Его трудно жевать. Я смотрю на себя в зеркало. Её язык переплёлся с моим языком. Стараюсь закрыть свой рот, но её язык выскальзывает. Наконец я срезаю кожу и пробую мясо.

Я пытаюсь есть её глаза. Мне трудно их проколоть, хотя это наиболее лёгкая часть на её лице. Я вижу слёзы, выступающие из них. Меня это пугает. Её глаза — единственное, что осталось на её лице. Это около черепа.

Потом я взрезаю желудок. Появляются её внутренние органы Я нахожу серый мешочек на конце трубок. По-видимому, это мочевой пузырь. Когда я его поддеваю, он начинает сильно пахнуть. Я засовываю руку в её тело. Нахожу ещё мешочек. Должно быть её матка. Если бы она продолжала жить, у неё бы мог быть там ребёнок. Эта мысль меня расстроила на какой-то момент.

На ней ещё было ожерелье. Я пытаюсь воспользоваться электрическим ножом, но он не особенно хорошо работает. Он только создаёт свой пронзительный звук. Когда наконец с головой покончено, её тело представляет собой только кусок мяса. Я засовываю голову в пластиковый пакет. Всё закончено. Полночь. Я вызываю такси.

Я опять дома. Включаю телевизор и открываю холодильник. Ставлю блюдо на стеклянный стол. Узнаю каждый кусочек мяса: это от её бедра, это от её ляжки. Жарю их на плите. Сервирую стол. Ставлю горчицу, соль, перец и соус. Кладу рядом с блюдом её трусики. Я нюхаю их и смотрю на фотографию обнажённой женщины в журнале. Я пытаюсь вспомнить её части тела, которые у меня сейчас во рту, но трудно сопоставить мясо с телом. Сейчас это только как мясо.

У французов есть выражение: эффект лестницы. По-французски Esprit d'Escalier, эспри д'эскалье. Оно относится к моменту, когда ты находишьправильный ответ, но уже поздно. Например, на вечеринке тебя кто-тооскорбляет. Ты должен как-то ответить. Когда на тебя все смотрит, когдана тебя это давит, ты говоришь что-то неубедительное. Но ведь потом тыуходишь с вечеринки. И именно в тот момент, когда начинаешь спускатьсяпо лестнице вдруг о, чудо. Тебе приходит в голову идеальный ответ. Иэто окончательное унижение. Вот что такое эффект лестницы. Проблема втом, что даже у французов нет названий для некоторых глупостей, которыемы делаем под влиянием момента. Все эти наши глупые, отчаянные действияи поступки. Некоторые поступки слишком низки, чтобы иметь название.Слишком низки, чтобы их обсуждать…

Я очень долго ждала трамвай, его не было уже 40 минут, хотя должен ходить раз в 10. Я устала ждать, стала ходить по остановке туда-обратно. Время шло, мне захотелось пройти по пустым рельсам. Я прошла туда-обратно. Еще раз. Шла медленно, шаг за шагом. Вдруг кто-то меня обнял со спины. На меня нахлынули смешенные чувства: объятие было приятным, но оно явно принадлежало незнакомому человеку. Я обернулась - это была женщина. Она пыталась увлечь меня с рельсов обратно на остановку. Мне стало очень неприятно: с какой стати кто-то диктует мне, где я должна ходить. Я попыталась объяснить, что не нуждаюсь ни в чьей помощи и не собираюсь кончать жизнь самоубийством - я просто прогуливаюсь. И продолжила движение по рельсам. Женщина обняла меня еще раз. Какую мольбу и тревогу я увидела, обернувшись повторно. Женщина была глухонемой. Из ее объяснений мне с трудом удалось понять, что год назад она на рельсах потеряла отца.

Ее забота обо мне - совершенно чужом человеке - дает мне надежду

я не слышала ничего приятнее этого