Все мои переживания последних событий – пусть зашкварные волны и полный *** переносились в каких-то отдельных, казалось бы, максимально сглаженных разговорах – нужно было прорабатывать с Васекой, мамой. Много разговаривали с Антоном по душам. Всегда. Случилось что-то или нет. Или мы просто сами вышли на плато, когда стоит сказать, что и как пойдет дальше, ты обязательно скажешь, что все сейчас хорошо, что тебе все нравится, даже очень. Будут моменты в ноябре-декабре, когда я буду безумно скучать по дедушке. Почему-то каждый раз заходя в ванную Valo я буду думать и как-то спрашивать: «Почему?». Это будут совершенно разные стадии, очень обширный поиск ответов на вопросы – почему ты ушел, почему сейчас, что нужно было сделать как-то по-другому. Кажется, я мало буду вспоминать тот момент, когда буду уезжать. Я уже знаю, что не увижу тебя. Потом будут моменты, когда я буду представлять опустевший сад и пруд, а будут очень светлые и смешные воспоминания. Но почему-то кроется все темной вуалью, как будто непроизнесенный вопрос «за что так?». В отрывках книг я тихонько буду смотреть, а как смерть. Ницше. Вся эта неуложенная и очень скорбящая история ляжет на плечи каждого – всем будет еще долгое время плохо, грустно, все мы будем чуть скучать. А может не чуть. И по-разному. Потом это ляжет в одну цепочку – под большей опасностью будет Васека и все переживания членов семьи переложатся на нее. Сместится фокус. Какие-то «тайны», странные критические точки. Москва всегда для меня помойным ведром, которое выливается сверху за 2-3 дня. После них я буду чувствовать опустошенной, разбитой, но наконец-то дома. В таком тихом спокойствии, будто обрела самое основное.