Тело покрывается мурашками, когда я вспоминаю ту ночь. Его морщинистые пальцы, сомкнутые на шее, маленькие губы, которыми он клевал мои запястья и ладони. Попытки выбраться были тщетны. Каждый раз, когда я вырывалась, просила прекратить, он закатывался истеричным смехом, хватался за ремень, шептал, что не отпустит. Я начинала плакать — он вставал на колени, целовал мне щиколотки и молил успокоиться. Я злилась и кричала — он хватал меня за волосы, стягивал штаны и лез языком в ухо. Мне оставалось лишь сидеть на стуле, курить сигареты, слушать его и время от времени отбиваться любым способом, чтобы остаться без увечий и в одежде.

Самое худшее в 42-летнем преподавателе ВГИКа, который пытался заняться со мной сексом — наша с ним похожесть.

— Ты всегда будешь смотреть на других мужчин. Ты будешь изменять своему мужу и ничего со своим блядством не поделаешь, как и я. Наверное, поэтому у меня до сих пор нет семьи.

Иметь хотя бы каплю общего с таким уродливым человеком убивает. Ощущение, что он впился в меня, остался где-то под кожей и все время дает о себе знать. Я вспоминаю его каждый день, когда заходит речь о сексе, когда мой парень касается меня, когда кто-то пишет, что я хорошо выгляжу, когда кто-то признается в симпатии, когда читаю стихотворения. Причем неважно, какое стихотворение я читаю, я все равно думаю о нем. Ведь это он учил меня читать стихи на публику. Я ненавижу поэзию и театр. Я презираю каждую афишу, которую встречаю. Его любимый поэт Мандельштам — я готова сжечь все сборники. Он написал мне стих на нескольких открытках. Я хранила их неделю. Каждый день я перечитывала, всматривалась в почерк, прокручивала ту ночь опять и опять. "Ты запомнишь этот день и не сможешь забыть", — написал он на последней открытке.

Почему я только сегодня разорвала откытки? Я не знаю. Почему я пишу об этом? Потому что надеюсь, что мне станет легче, что его часть, которая преследует меня повсюду, останется тут.