Ты чувствуешь, что приехал к ма (вот прям к твоей ма, ни к кому другому), когда в тот же день выступаешь в роли жилетки. Непромокаемой, будто бы. В её любимую серо-коричневую клетку.

Вот вы с ней на кухне базарите (точнее, базарит-то она, а ты пытаешься понять (и понимаешь порой). Слушаешь, слушаешь что-то там про "любовь", "непринятие", "игнорирование реалий". Понимаешь… "да ёб вашу мать….".

Ищешь пути "отхода", "спасения". Всё – для неё. Сам не говоришь, что, кажется, это конец всему, и решения искать – бесполезно и больно. Уезжать, бежать, возвращаться куда-то, обратно, – единственный (и привычный) выход для нас. Мысленно собираешь их вещи в рюкзак, сажаешь в машину, увозишь туда, где всё началось, туда, где ничего уже нет. В пустынное поле, в котором раньше стояла жалкая лачужка, бывшая "домом". И опять она – боль. Преследует, гонится, щипает за пятки.

А потом происходит это. Невероятное. Она начинает улыбаться, готовить ужин, спрашивать у тебя, сколько роллы в Питере стоят, шутить, что чёрные тучи я привезла. Всё – с таким женским смирением. Будто это – последние слова.

Под самый вечер, она суёт мне телефон: "на, прочитай, как я написала. концептуально ж, скажи ж?". Отмахиваешься, веришь, но она победоносно зачитывает. Настаёт мир. Всё улеглось, и вот они приходят вдвоём из магазина. Довольные, с пивищем. Сидят там на кухне, смеются. А ты сидишь в соседней комнатке и размышляешь: "пива предлагают, ага… мне бы стопочку любимой настойки, раз уж такие огурцы пошли. и как вы тут не спились вообще…"