Март кончался, когда я решила тебе написать об этом: Что пора уже строить жизнь, а не быть поэтом. Что пора наизусть знать цену жилья и гречи. Что пора перестать пить вино. Относится легче Ко всем тягостям и существующему раздраю. Я иду по садовой, как будто бы я не знаю Ни тебя, ни списка твоих болячек. Сделай жизнь чуть стабильнее. Ты ведь уже не мальчик? Только мне ли учить?! Мне ли нудеть гнусаво? Я почти гренадин, ты почти что блю кюрасао. И на радужке глаз отпечататься полумерой. Жить сначала терпением, после — банальной верой. В наше общее "дальше". Ценно? Необходимо? Что когда нибудь мы доедем до Риги, Рима, До Чукотки, Парижа, Вены и грязной Праги. Что когда-нибудь зафиксируем на бумаге Наши чувства, а после это покажем внукам. Но пока что по-горло мы сыты с тобой друг-другом. Что бы ни было здесь, в этой комнате, я высекаю плавно Линии букв и имя твое с заглавной. Холодные строки струятся на лист, как ливни. Хочешь спасти нас? Так действуй! Так говори мне! Чувства переливай в слова, складывай в текст и пой их. Так было бы лучше, поверь мне, для нас обоих. Упертых, живых, не ждущих небесной маны. Несущих домой орешки (полны карманы). Неясных, нерезких, неправильного формата. Влюбленных в миндальный кофе из автомата. В извечную нищету и гиеньи ссоры. Целующихся на красные светофоры, На серые небеса (наш город других не видел), На волны Невы, на весь отрешенный Питер. Теряя тебя на картах, иду вслепую. Когда-то давно ты очень любил другую, Стирая с ней дни, бесценные нервы, ночи. Но я никогда, клянусь, не любила прочих. Их пресные образы, тусклые очи, скулы. Они так пусты, безвкусны, малы, сутулы. Их руки, колени, голени, поясницы. Их шеи, запястья, ямочки и ключицы. Мне все это безразлично, без лжи скажу я. Сердце знает любовь неистовую, большую. И теперь не дает реакций на все, что мельче. Ты ложишься, как ноша тяжкая, мне на плечи. Я несу и несу. Судьба наделила властью. Ты однажды придешь и останешься, Это и будет счастье.