"Тихий Дон"
Я понимаю теперь, почему это любимая книга одного из Прекраснейших Мужчин филфака.
Потому что это теперь и одна из моих любимейших книг.
Я дочитала ее и ревела полчаса.
Я как-то посмотрела "Груз 200" и не знала как жить с этим. Так и теперь - не знаю, что делать.
Тяжело.
Это, знаете, как прожить целую жизнь, изжить все, пережить; не просто пропустить сквозь себя, а именно принять участие.
Ты открываешь первую огромную книгу, первый том, первую главу; сложно привыкаешь к диалекту, потому что много незнакомых слов, много ударений, и трудно даже сообразить иногда, о чем вообще идет речь; осматриваешь новую семью - каждого члена, как он выглядит, кто он такой, о чем гутарит, что делает.
Хохочешь страшно, потому что жизнь и так штука несерьезная, а казаки ее всегда таким боком ворочают; как ругаются друг на друга, сильнейше любя, никого сильнее, и поносят, поносят.
И вот ты уже привык к ним, к каждому.
События разворачиваются как на ладошке, вот Петро уходит служить, вот уже и Григорий, вот война… и дальше, дальше, глубже, глубже.
Там нет ни одного однозначного персонажа.
"Способность Шолохова "… наделять каждого собственными чертами, создавать неповторимое лицо, неповторимый внутренний человечий строй… "
Там все просто живые, "жутко живые и твои".
Ты видишь, что делает с человеком идеология.
Потом видишь, как уже другой человек мечется, сжимается, как Судьба над ним шутит зло, не дает умереть упорно, и он все живет, живет, живет, когда и сил-то уже нет, все равно живет.
"Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром".
"Ты не думай, что есть люди из железа. Все мы из одного материала литы… В жизни нет таких, которые не боятся на войне, и таких, кто бы, убивая людей, не носил… не был нравственно исцарапанным".
"Какой там может быть перст, когда и бога-то нету? Я в эти глупости верить давно перестал. С пятнадцатого года как нагляделся на войну, так и надумал, что бога нету. Никакого! Ежели бы был - не имел бы права допущать людей до такого беспорядка. Мы, фронтовики, отменили бога, оставили его одним старикам да бабам. Пущай они потешаются. И перста никакого нету, и монархии быть не может. Народ ее кончил раз навсегда".
"Выметываясь из русла, разбивается жизнь на множество рукавов. Трудно предопределить, по какому устремит она свой вероломный и лукавый ход. Там, где нынче мельчает жизнь, как речка на перекате, мельчает настолько, что видно поганенькую ее россыпь, - завтра идет она полноводная, богатая…"
Тут ко всем отношение, знаете, как к своим. Т.е. мы же смотрим на свою семью и не верим, что когда-нибудь они могут нас оставить, умереть, пропасть. Так и там - читаешь и не веришь, вот "он" просто не мог умереть и все.
(Это смешно, но я и сейчас пишу и реву)
Очень хочется, чтобы все-все это читали, видели, чувствовали.
Чтобы влезали в шкуры Григория.
Чтобы любили, как Аксинья. И чтобы были родными, тесными, живыми.
!!!
(Я написала, а все равно чувствую, что не передала и не могу передать полноценно, что во мне сейчас к этой книге, как калека)