Он клялся, а я необъяснимо раздражался. Его глаза были влажными и суетливыми, взгляд цеплялся за каждую деталь на моей одежде, которая была для него словно бы спасительной тростинкой, доказательством моего неизменного присутствия, отдающее тенью за его чудовищно скрипящий деревянный пол.
