Дни, такие обычные, такие летние, утекают сквозь пальцы. Я еще не привыкла к ним, а они уже ушли, убежали. Я отшельничаю с книжкой наперевес, такой захватывающей, тянучей и богатой на эпитеты драме-детективу-роману. Это героиновое пристрастие, мутные водоросли слов и тысяч их значений, оставшихся за кадром, очень напоминают мои последние, кораблекрушительные отношения. Поначалу невозможно оторваться друг от друга, хотя мрачные ощущения порой подсказывают, что мы летим в пропасть и кончится все очень и очень плохо. Но - утром, ночью, днем - доза увеличивается, не может не увеличиваться. Воображение снимает кино, так, как именно и единственно я одна вижу эти строчки и буковки. Но постепенно, постепенно, странице к 600-ой, накапливается раздражение. Невозможно бросить. Тяжело дочитать. Ты живешь в книге, живешь книгой, историей этого маленького мальчика, и не можешь выбраться. И эпитеты уже не вызывают восторг, а отторгают. Мне осталось-то всего страниц 100-150, вроде бы близко к финалу, но все продолжает закручиваться. Давно во мне не просыпалась такая тяга к литературе, давно я не увлекалась чем-то современным и в то же время вневременным.
И да, я это о "Щегле" Донны Тарт .
"А она, пытаясь задавить, по-детски так вмазать, как ей казалось, по самому сокровенному, оступалась и оступалась снова, напоминая мне меня же лет 7 назад, в лихорадке укравшей ключи от чужого дома. Возможно, даже скорее всего, игра велась не то что двойная - в четвертой степени, такая, чтобы уж наверняка, чтобы невидимой красной нитью прошить и залатать дыры так, словно это делал маленький ребенок, и, отрезав концы, навсегда потерять их в толпе воспоминаний. И, когда я думала об этом, я не сердилась, не плакала, не психовала, не готовила план мести. Я становилась подозрительно равнодушна и объективна, обычна - будто это и не я вовсе была, а уличный фонарь, постоянно наблюдавший за историями кучи людей. Мне становилось похуй с капелькой жалости, вот это я понимаю, эмоция."