Очередным солнечным днем Старый Джо снова ковылял через галдящую ярмарочную площадь к своей старой проверенной и любимой таверне "Шхуна". Он как никогда за последние несколько месяцев чувствовал подступающую сладостную радость от одной только мысли о любимом традиционном времяпрепровождении (хотя на самом деле он ненавидел эти треклятые традиции всей своей душой). Он ускорился, его деревянная нога с металлическим набалдашником (специально сделал; уж больно ему нравилось, когда он слегка "цокал" по палубе своей "Андорры") застучала по брусчатке еще громче, резче, звонче и веселее. Если пробегающий мимо мальчишка поднял бы глаза на этого всегда угрюмого и откровенно малоприветливого сухощавого типа, то он бы заметил сквозь полы своей соломенной шляпы, что этот старина тщательно прячет в зарослях своих рыжих густых и давно немытых бороды и бакенбард преприятнейшую ухмылку, делающую пирата в эти мгновения молодым дерзким пареньком-матросом с фрегата "Святой Марии", каких на пристани всегда любили изучать моложавые сочные краснощекие загорелые девицы города.

Главным ритуалом в жизни Старого Джо было именно это: возвращаться через океаны к любимой бутылке "Матузалема", пыльной, только что вынутой из погреба, которую неизменно подносила на старом плесневелом деревянном подносе служанка, которая уже и думать забыла, что существуют мужчины вне стен этого кабака. Работала она там уже тыщу лет, как думал Джо, потому что случайно наткнувшись на эту таверну десять лет назад еще костлявым оборванцем-матросом на побегушках у тогдашнего капитана "Андорры", он увидел её вальяжно вышагивающей по таверне, гордо носящей, будем выражаться, свою харизму. Джо тогда кинул пару развязных взглядов на эту дамочку, но так и не решился спросить у неё даже имени. Честно сказать, и этого не знал даже сам Джо, но дамочка была не из тихонь и лепила оплеухи направо и налево всякий раз, когда кто-то из пьяных матросов норовил её обласкать. Конечно же все эти взгляды и приставания были не за просто так. Сильвия (а именно так её и звали) была несказанно собой хороша. Глаза её сверкали ярче вспышек молний в самый жестокий шторм; волосы были чернее тучи и буквально переливались темно-синими и лиловыми оттенками; фигура вызывала зависть даже у повидавших виды заправских куртизанок; а улыбка могла выражать одновременно и радость, и негодование. За эти бесконечные однообразные годы работы в этой таверне она научилась "бросать за борт" самые лестные попытки соблазнить девушку и затащить её в койку, она была непоколебима и горда собой. Именно поэтому Джо так и не решился завязать даже мало-мальски пустой разговор с этой обворожительной служанкой.

С тех пор Джо стал ненавидеть самого себя за то, что посещать "Шхуну" стало его привычкой. Всякий раз после плавания и бесчисленных кровавых заходов на абордаж, которые совершала его команда то тут, то там, устрашая торговые суда, он неустанно выделял в своем "графике" пару дней, чтобы зайти в порт того самого города с ярмаркой, бегающими детишками и портовым запахом прелой на солнце рыбы. Команда не понимала своего капитана и подозревала нечистое, несмотря на то, что Старый Джо всячески отнекивался и говорил, что "Такого крепкого рома как здесь не сыскать во всей стране". Джо был романтиком, но тщательно скрывал это от всё еще живого и движущегося своего окружения. Каким-то странным образом он сочетал в себе любовь к дешевой выпивке, пальбе из пистолета, бесконечным грабежам и "тонкую душевную организацию". Он часто замечал за собой, как далеко не соленый морской бриз играет на его щеках, а слезы счастья катятся по его огрубевшему, испещренному шрамами лицу, глядя он со своего капитанского мостика на закат. Это удивляло и раздражало его, но он не мог поделать ничего со своей любовью к прекрасному. Так и Сильвия вызывала в нем нежные и непривычные чувства, которые он, сплюнув на брусчатку, однажды таки назвал любовью, спустя пять лет после их первой встречи. Кстати, стоит сказать, что он заговорил с девушкой, когда четвертый раз пришел в таверну и потребовал своим сорванным голосом очередную порцию рома. Вернее, это Сильвия увидела этого неказистого мужчину, гордо вышагивающего к местечку рядом с окном. Она поняла, что это лицо казалось ей уже до жути знакомым, но бесконечное число бородатых, пьяных, грязных морд смешалось у нее в сознании в один уродливый кусок мяса, на который она перестала обращать внимание. Но рыжая борода Джо таки дала пробоину в этой спасительной защитной стене в голове Сильвии, и память подкинула ей мысль, что этот экземпляр был здесь не впервые, но каждый раз вел себя отрешенно и даже, можно сказать, интеллигентно. Она знала, что этот тип будет пить. Потому что сама любила раз-другой приложиться к бутылке самого любимого ею рома. Поставив "Матузалем" с грохотом на стол, дабы картинно расплескать пойло и привлечь к себе внимание, она отрешенно кивнула ему и заявила уже пирсу, который был виден в окошко рядом с сидящим, - "Сильвия", - и гордо ушла в толпу орущих и чавкающих остолопов. В тот момент Джо почувствовал, что его "Андорра" еще не раз пришвартуется у этого разваливающегося, гниющего и зеленеющего от водорослей причала.