В Лете, где растворяется времени нить,
смерть вторая к душе клубом пены подкатится.
Потому так и страшно себя растворить
и увидеть червлёные буквы Акафиста.

_

Он совершенен, словно шар,
но – бестелесный,
уж Он-то знает, что Душа
есть пар словесный.

_

Не то, чтобы страшно, а как-то темно,
как будто мне выбили глаз –
ну, словно меня пристрелили в кино,
а я позабыл и воскрес.

_

Где Вы, Кузмин, золотые поля содомии?
Вслушайтесь – это форель!

_

Христианства простая песня:
Если ты прекрасен, замуруй себя в крепость,
но сначала пойми, пойми как ты прекрасен!

_

Сад невозможной встречи

_

Жизни перетирается нить,
тают цветы письма в голубом конверте.
Хочется где-то как-то поговорить
с кем-то о чем-то от лица самой смерти.

Хочется нежную ее вплести
в тщетную ткань стихопренья,
залатать все дыры ею, снести
ужас беспомoщного ее говоренья,

ее пассионарный стиль,
крайние обходные переходы,
переводящие польку в кадриль,
годы в минуты, минуты прекрасные — в годы.

Почему мы так любим лопухи и другие цветы,
не надышимся пеплом ненавидимых и всяких ближних,
обряжаем покойников, затыкаем им рты,
замыкаясь в деяниях и понятиях книжных? —

от простоты ли ее? Нет, от своей пустоты
сеет сеятель семя в ночи и кричит убого,
а его сменяют жнецы и прочие палачи
под скулящим червивым небом Ван-Гога,

Как парламент сменяет фронду, когда неслышно как Хам,
наготу отца родимого открывая,
к родовому древу крадется пахан
то с трехцветным фуфлом, то с флажком первомая, —

Так и я залатал эту пиздорвань,
да держится-то она на голом слове,
на самовитом слове, давно перешедшем грань,
прямотекущего смысла в горькой его основе.

Звучи же, козлиная песня, цвети самосад
безграмотных роз, где я прохожу как мгновенье,
как Вакх, но с поправкою чаши: с цикутой цитат —
вплетаясь в ночное, тревожное, грешное пенье.

_

Я знаю Отчизна, мне страшно с тобой повезло
Премудрости бездна твоё вековое стекло,
Зловещая линза разлётов твоих и кривизн,
глухая отчизна среди говорящих отчизн

Послушай, всё тот же заморский поёт соловей
Древесное ложе любого указа верней
Утроба до гроба — тобою воспетая жизнь
а смерть — пробужденье в забытой Отчизне отчизн

Какая услада — учиться, работать и петь.
Для этого надо поглубже забрасывать сеть;
В реке Бормотухе, видать, караси хороши
и так хлебосольно село Настучи-Повяжи

Что ешь, а не хочешь — и в ухо, и в глаз и в ребро
а после, как кончишь, так сходишь опять же добром.
Случись тут ни к месту ни к стати недобрая весть —
на случай болезни в селе электричество есть

Народ хорошеет, добреет лицом и крылом,
и с Пушкиным связаны все нерушимым узлом.
Народное тело — храмина высоких забот
и Ленина каждый в кармане, как душу, несёт

_

Нет, весь я не умру. В цитации ребенка
я оживу, как оживает вошь, щебенка,
машина птиц безумных поутру,
щебечущая: завтра я умру.

александр миронов