А потом ты понимаешь, что он смотрит. Смотрит, как ты сидишь с прямой спиной, как струнка. Смотрит, как ты смеешься, и не бросаешь ни взгляда в его сторону. Смотрит и не улыбается, а пристально наблюдает, как ты выжила. Как ты с каждым днем выглядишь лучше, элегантней, прямей, улыбчивей. Как больше, кажется, и не умираешь, как говорила, изнутри при одном только его присутствии. Кажется. А ты просто куришь нескончаемо, не позволяешь себе дать слабину у него на глазах, хочешь для него быть самой красивой, самой выносливой, и не подать виду, как внутри что-то умирает с каждым утром, не подать, потому что нельзя. Просто нельзя.
А потом он тебя останавливает. Спустя несколько месяцев (господи, как же живуча боль!), говорит с тобой, говорит и не отпускает. А потом ты понимаешь, что он молчит и пытается что-то понять в твоих глазах с таким взглядом, какого ты еще никогда у него не видела. И вы молча стоите, словно прибрежные скалы, и ни один не пошатнется, а у тебя внутри сердце камнем в пятки опускается от его глаз, и дрожью отдает в кончики пальцев, словно током. И ты понимаешь, что в нем тоже что-то надломилось. Что, возможно, ты единственная, кто заставил его задуматься над тем, что мы совершаем и каких чудовищ создаем. И, возможно, его это пугает до чертиков, потому что в Неверлэнде всегда все тихо, и никогда не случается бурь.