Ты всегда возвращаешься домой один. Не важно, где ты был, не важно с кем, не важно о чем вы разговаривали. Домой ты возвращаешься один. Не важно, насколько ты пьян, не важно, с какого раза попадаешь ключем в замочную скважину, не важно, сколько сигарет осталось в пачке. Один.
У горла, как зимняя простуда, жгут невозможные люди, в которых ты влюбляешься, да да, и еще так сильно - что мир и не мир уже вовсе. Ты влюбляешься в них всех, но так платонически, что это почти непереносимо. Хочется, чтобы были они - только твои, здесь, чтобы возвращались с тобой домой, чтобы разговаривали, помогали выбрать вино. Иногда целовали.
Мы грустны - как весь этот город, грустнейшее поколение, а все почему - потому что не хотим ничего, было бы что хотеть. Думаем, что умеем что-то и называем отстраненность - сублимированием, что, конечно, его величество глупость.
Думаю вот бы ты, та моя ты, с пудрой, медом вместо губ, руками - будто обнимала белых медведей, то есть холодными, вот бы ты все сидела со мной на кухонном полу, говорила что вот, покрутить бы мир так и эдак, чтобы тот десяток людей, что наши, ну "наши-наши", вывалились бы из своих комнат и остались. Ты бы на них посмотрела - и подумала, ну надо же. Они бы посидели с нами на кухне, поговорили бы, мы бы заварили им чаю, хотя, раз люди наши - у них он был бы с собой. Вот бы ты - все такая ты, с рубашками, застегнутыми на все пуговицы, с карамелью в пальто - вот бы ты возвращалась со мной, смеялась, говорила припевами, что when u get drunk I take u home.
Но мы - маленькие люди. Мы Мармеладовы. Хотим помогать миру, спасать его, делать лучше, людей за руки хватать и показывать облака и то что Нева - все-таки остается Невой - но застреваем в барах, остаемся маленькими людьми.
Теперь у всех - что не сердце, так либо уже нет его, либо и не было. И не из-за любовных драм, вы тут напрасно, просто поколение мы такое, разбиваемся на дорогах, забываем сердца за барными стойками.
Если в толпе тебя схватят за руку и прошепчут "Бежим". Ты побежишь?
И я побегу. Потому что до этого шла - и понятия не имела куда и как вообще это делаю. То есть вот они - ботинки, ноги, холодно - ветер с реки, у пальто мало пуговиц. Вот она, вроде бы, я. И в витринах отражаюсь - шарф, волосы, пальто, ботинки. Но меня нет. Сарторовская Тошнота. Приходится вцепляться в вилку, чтобы почувствовать, что ты - реален. Или наоборот, перестать чувствовать это так четко.
Короче - все ты. Кухня, пол, чай, пудра, волосы твои повсюду на моих мало-мальски шерстяных кофтах, какие-то истории, карандаши то ли для губ, то ли для рисования на пещерных стенах, кто разберет.
Возвращалась домой - и понимала, что опять, как всегда, иду одна. Думала, что вот, буду писать - и не упомяну тебя, скажу про Мармеладова и Неву, а про тебя - нет. Но, опять, конечно же, соврала. Так что к черту все, даже перечитывать не стану.
Бежим?