Когда мне прежде приходила охота понять кого-нибудь или себя, то я
принимал во внимание не поступки, в которых все условно, а желания. Скажи
мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты.

И теперь я экзаменую себя: чего я хочу?
Я хочу, чтобы наши жены, дети, друзья, ученики любили в нас не имя, не фирму и не ярлык, а обыкновенных людей. Еще что? Я хотел бы иметь помощников и наследников. Еще что? Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой. Хотел бы еще пожить лет десять…
Дальше что?
А дальше ничего. Я думаю, долго думаю и ничего не могу еще придумать. И сколько бы я ни думал и куда бы ни разбрасывались мои мысли, для меня ясно,
что в моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного. В моем пристрастии к науке, в моем желании жить, в этом сиденье на чужой кровати и в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие
я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно
целое. Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих
суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые
рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что
называется общей идеей, или богом живого человека.

А коли нет этого, то, значит, нет и ничего.
При такой бедности достаточно было серьезного недуга, страха смерти, влияния обстоятельств и людей, чтобы все то, что я прежде считал своим мировоззрением и в чем видел смысл и радость своей жизни, перевернулось вверх днами разлетелось в клочья.

А. П. Чехов