"Мирозданье Василия Гроссмана".слишком много хочется сказать, поэтому пост, думаю, будет слишком хаотичным.
дочитав последнюю страницу, я сидела около 10 минут совершенно неподвижно. в голове главный вопрос "Гроссман, ну что же ты наделал?". конец - будто не конец вовсе. явно напрашивается третья часть: окончание Великой Отечественной, воссоединение семей, разрешение судеб. но ничего этого нет и уже, естественно, не будет. Василий Семенович умер от рака через четыре года после написания заключительной книги дилогии о могучем времени, о великих людях, творивших историю. мы уже никогда не узнаем, что же случилось с бедной Женей, Женевьевой, как ласково любил называть ее Штрум. не узнаем, выберет ли она Колыму, Сибирь или же предпочтет посиделки с другими генеральскими женами. а может и Новикова ожидает участь сломленного Крымова. мы не узнаем, где находится Сережа, жив ли он, или Александра Владимировна больше никогда не увидит своего любимого внука. мы не узнаем последствия подписания письма против врачей Плетнева и Левина. не узнаем, проживёт Вера еще хотя бы с десяток лет, выживет ли в трудных условиях ее малыш, который остался без отца, героя-лётчика, будучи в материнском утробе.
" За правое дело" и "Жизнь и судьба" - кардинально разные книги. порой могло казаться, что писали их разные люди. первая часть, "созданная в стиле Льва Толстого", тянулась слишком долго, резко перескакивая с одного мгновения на другое, попутно прерываясь на, казалось бы, необоснованные лирически отступления. эта книга - С лава честным коммунистам, храбрым красноармейцам. "Жизнь и судьба" - это нечто более глубокое и осмысленное. главы, кажется, начали вытекать друг из друга, а философские размышления не кажутся уже такими бессмысленными. автор во второй части показывает обратную сторону Советского государства. несгибаемый жесткий Сталин - Х озяин, В ождь; арестованные ни за что люди, подписывающие показания под ужасными пытками; подлецы, отворачивающиеся от своих репрессированных друзей; чужие среди своих; смельчаки, которые даже не думают следить за своими словами и поступками, отстаивающие права неверно осуждённых; гады, пишущие доносы на людей, с которыми при встрече обнимаются. здесь есть все: и любовь, и ненависть, и предательство, и зависть, и тщеславие, и скромность. все жизненные аспекты. главная мысль всего романа в том, что каждый человек имеет право быть человеком (и это отнюдь не масло масляное), все равны в независимости от происхождения, статуса, пола, положения, возраста. именно основываясь на этом, кажется, Гроссман и проводит параллель между Сталиным и Гитлером. сопоставляет убийство евреев с коллективизацией, с 1937 годом. уничтожения по классовому и национальному признакам стоят у Василия Семёновича на одной прямой.
несмотря на огромную разницу в содержании, эти два произведения немыслимо представить одно без другого. без первого не поймешь второго, ибо "За правое дело" - ступени к главному входу. Гроссман знакомит читателя с героями, которые ну никак не были связаны. и лишь к кульминации пазл начинает собираться. контраст позволяет осознать дилогию, погрузиться в самые глубины необъятного моря, рассмотреть все стороны одного объекта.
несмотря на малое количество несостыковок, фантазий, огромным плюсом является то, что многие герои романов имели прототипы в жизни. а такие Г иганты, как Чуйков, Батюк, Шумилов, Крылов, Родимцев и др. вовсе были полностью списаны с "оригиналов". в большинстве случаев прослеживается полная историческая точность в описании сражений, действий командиров, которых писатель не старался излишне приукрашивать ("… О том, как пьяный Чуйков бросился на Родимцева и хотел задушить его потому лишь, что на митинге в честь сталинградской победы Никита Хрущев обнял и расцеловал Родимцева и не поглядел на рядом стоявшего Чуйкова. Нужно ли рассказывать… О том, как утром после этого празднества Чуйков и его соратники едва все не утонули мертвецки пьяными в волжских полыньях и были вытащены бойцами из воды. Нужно ли рассказывать о матерщине, упреках, подозрениях, зависти? Правда одна").
не стоит, наверное, говорить, что "Жизнь и судьба" была арестована (это слишком предсказуемо). а автор, создавший ее, был раскритикован и запрещён к изданию. Гроссман не прогнулся и раньше всех дошел до сути, предъявив ее на суждение всему миру. книга искренняя, в ней написано лишь то, что автор видел и испытывал в своей жизни. это невероятно подкупает.
в планах приступить к повести "Все течет", в которой рассказывается о человеке, 30 лет проведшем в ГУЛАГЕ. а пока я смакую понемногу статью Льва Аннинского. и, пожалуй, закончу свой пост его словами:
" … книга злободневная, несмотря на долгое лежание под запретом. Но это книга огромного художественного и духовного потенциала. Я убежден, что и на читателей отдаленных поколений, которые будут свободны и от наших страхов, и от самой памяти о наших страхах, - будет действовать если не все течение огромного романа в равной степени, то сильнейшие пронзительнейшие эпизоды его, своеобразные пики напряжения. Бой Грекова, отрезанного от своих, посреди руин Сталинграда. Крик Новикова командиру дивизии в момент начала решающей атаки: "Белов, жарь!". И крик слепого инвалида, отброшенного толпой при посадке в автобус в переполненном эвакуированными тыловом городе; п т и ч и й крик. Плачущее лицо недорастрелянного дезертира, приползшего из оврага обратно к конвоирам в барак. И прыгающие буквы, какими Штрум пишет жене на клочке бумаги, что по телефону с ним будет говорить Сталин. Это все эпизоды, которые скажут будущему читателю о нашем времени больше, чем иные трактаты и исследования. Это классика, я убежден. Крестный путь Софьи Левинтон в газовую камеру, ее предсмертный монолог, ее мысль оберечь мальчика, который погибнет на мгновенье раньше нее, - это страницы мировой классики. И письмо матери Штрума, прощальное письмо обреченной, загнанной в гетто, ожидающей казни женщины, - сыну, строчки, которыми только и длится еще ее отрезанная от жизни судьба, - это строчки великой книги человечества о себе. Гроссман написал книгу, которая войдет в память человечества."